Дефо
Шрифт:
С Граб-стрит, название которой на русский вполне можно передать и по одному только созвучию как «грабь» и «груб», распространялись самые беззастенчивые приемы полемики, а проще сказать, публично-печатной ругани, культивировалось там и откровенное литературное воровство. Уж тот поденщик пера, что наскоро перекраивал «Робинзона Крузо» так, чтобы получилось покороче и подешевле, был чистопородным порождением Граб-стрит.
Дефо также пытались «прописать» на Граб-стрит, благо он и на свет появился по соседству. Он же в ужасе сторонился этого адреса. Дефо происходил, конечно, с другой улицы.
Однако почему слава «отца романа» мешает ему числиться и «отцом журналистики»? Просто этим титулом англичане предпочитают награждать таких его современников, солидных, респектабельных литераторов, как Аддисон и Стиль, хотя
«Обозрение» существовало с 1704 по 1713 год. Считалось еженедельным, но только первые четыре номера выходили раз в неделю, скоро их стало два, потом даже три в неделю, и только налоги на прессу, повысившиеся в 1712 году, заставили Дефо вновь сократиться до двух номеров.
Дефо не просто издавал или редактировал газету. Он писал ее. У него не было сотрудников, кроме курьеров, помогавших ему доставлять материал в типографию, когда сам он находился в другом городе. Если же Дефо отлучался надолго, в Шотландию, он вместе с собой переводил на новое место и «Обозрение» – газета становилась эдинбургской.
«Обозрение» выходило отдельными выпусками, но с единой нумерацией страниц, так что за год составлялся том. Дойдя до восьмого тома, Дефо начал нумерацию заново, но тут уже наступил и конец «Обозрения». В итоге – девять томов, тысяча триста выпусков, а в современном мемориальном издании – двадцать две книги.
Издавалась газета на государственные средства, во всяком случае, получала денежную дотацию от правительства, в котором видную роль играл Роберт Гарлей.
Патрон и подопечный формально принадлежали к разным политическим лагерям. Как и теперь, английская политика определялась тогда двумя партиями, одна из которых называлась виги, другая – тори. Почтенный возраст придал этим наименованиям известную звучность, и даже большинство англичан уже не чувствуют всей занозистости этих слов, тем более что одно шотландское, другое ирландское. А когда эти словечки только возникли в 1679 году, то были они ругательствами, грубыми политическими ярлыками. «Сквалыги!» – обзывали в парламенте тех, кто не признавал наследником престола католика Джеймса. Это и есть виги. [13] Не желая остаться у своих парламентских противников в долгу, «сквалыги» называли их «ворюги». Стало быть, тори. Потом «ворюги» и «сквалыги» пришли к определенному компромиссу, но тори стояли за принцип иерархического соподчинения как в церковной, так и в социальной системе, в сущности, принцип еще феодальный. Поэтому это слово сохранилось до сих пор и употребляется в смысле «реакционер» и «консерватор». Виги представляли интересы крупных землевладельцев и крупных купцов и соответственно ратовали за свободу купли-продажи, размах инициативы. Какова на деле была их политика, нам помогут уяснить некоторые выписки из «Капитала» К. Маркса:
13
Иногда мы находим пояснение, что виги – носящие парики. Нет, парики стали называться вигами, потому что их носили виги. Буквально «виг» – сыворотка, а «тори» – вор. Это еще Дефо вынужден был разъяснять своим читателям-англичанам, потому что слова чужие и редкие.
«Славная революция» вместе с Вильгельмом III Оранским поставила у власти наживал из землевладельцев и капиталистов. Они освятили новую эру, доведя до колоссальных размеров то расхищение государственных имуществ, которое до сих пор практиковалось лишь в умеренной степени. Государственные земли отдавались в дар, продавались за бесценок или же присоединялись к частным поместьям путем прямой узурпации. Все это совершалось без малейшего соблюдения форм законности… Разграбление церковных имуществ, мошенническое отчуждение государственных земель, расхищение общинной собственности, осуществляемое по-узурпаторски и с беспощадным терроризмом, превращение феодальной собственности и собственности кланов в современную частную собственность, – таковы разнообразные идиллические методы первоначального накопления. [14]
14
Маркс
Так что «ворюги» были порядочными «сквалыгами», а «сквалыги» – заядлыми «ворюгами». При Вильгельме-Вильяме особую силу возымели виги. Анна склонялась на сторону тори. Но против всех правил соподчинения и централизации, одним словом, «порядка», который вроде бы отстаивали тори, она одарила генерала Джона Черчилля не только герцогским титулом Мальборо, но и таким замком, под бременем затрат на строительство которого затрещал государственный бюджет.
Мальборо, Годольфин и Гарлей – это были «люди Анны», то есть тори. Дефо по своим симпатиям, торговым и религиозным, склонялся к вигам. Поэтому, когда он вновь оказался возле влиятельных сфер, задача говорить с чужого голоса сделалась для него обязанностью. Теперь он был всего лишь в услужении у патрона, могущественного да еще принадлежавшего, хотя бы отчасти, к тем самым, кого так хлестко изобличал он в «Чистопородном англичанине».
Все-таки, подводя через несколько лет некоторые итоги, Дефо утверждал: «Никогда не поступался я свободой говорить согласно со своими убеждениями. Такая свобода всегда была мне предоставлена! И никогда никакое лицо не принуждало меня писать что бы то ни было против моего собственного мнения».
Так и было на самом деле в значительной степени, только мнения Дефо оказывались часто замаскированными. Изобретательность, выдумка, невозмутимо объективный тон, подбор фактов, говорящих за себя, помогали Дефо сохранить оттенки своего взгляда под печатью политики, которой он взялся служить.
Его действительно не вынуждали поступать иначе. Роберт Гарлей был из реальных политиков, он стремился к равновесию в стране и ценил помощника, способного играть роль поистине сложную.
Первоначально «Обозрение» касалось «дел французских», вроде бы «французских», затем оно стало «Обозрением дел английских» и, наконец, британских, иначе говоря, размахнулось на всю страну. И все-таки Гарлей не вмешивался, позволяя этому «мистеру Ревю» (так стали называть издателя газеты среди публики, не зная его настоящего имени) говорить, о чем и как он хочет.
Девять лет непрерывного разговора с читателями – в принципе Дефо продолжал ту «игру», которая была им начата еще в «Афинском Меркурии», но, конечно, на другом уровне. Вопросов о том, какой грех тяжелее, лгать или есть скоромное в постный день, «Обозрение» уже не обсуждало. Оно говорило о политике, о перспективах торговли. Оно в самом деле давало нужные советы своим читателям.
«Моя задача, – обращался к публике Дефо, – иная, чем у прочих ваших авторов. Они заигрывают с вами, предлагая вам читать, заманивают вас, добиваются вашей улыбки, предполагая, что в таком случае вы и дальше станете читать и покупать их газеты. А я хочу вас заставить читать исключительно ради вашего же собственного практического интереса, ради той пользы, какую вы моя^ете извлечь из обсуждаемых мной предметов».
Как всегда у Дефо, словам можно верить с осторожностью. Ведь и он «заигрывал» с читателями, но по-другому, чем делали это Аддисон и Стиль. «Обозрение» оказалось долговечнее, чем их «Болтун» и «Зритель». Однако по тиражам издания Аддисона и Стиля превосходили газету Дефо, не говоря уже о том, что в каждой хрестоматии, на которых англичане воспитывались поколениями, есть выдержки из «Болтуна» и «Зрителя», а «Обозрение» очень часто и не упоминается. В чем дело?
«Обозрение» не читали в том кругу, где создаются литературные репутации. Простая и энергичная речь Дефо обращена была к тем, которые предпочитали быть слушателями. «Одна газета на всю пивную» – так очертил историк обстановку, в которой зачитывалось «Обозрение». Другое дело кофейни, служившие местом бесед просвещенных, куда в должном количестве поступали «Болтун» и «Зритель», и номер «Обозрения» мог служить там разве что поводом для иронического злословия. Да и самому Дефо туда доступа не было. Учитывая такое разграничение литературных вкусов, мы поймем, почему непримиримым противником Дефо оказался современник, чье имя теперь часто произносится рядом с его именем. Естественно вспомнить Дефо и Робинзона, а потом Свифта и капитана Гулливера, однако Свифт о создателе «Робинзона Крузо» сказал… он сказал… Нет, это трудно повторить. Это надо слышать!