Дефо
Шрифт:
Мы знаем, что и здесь положение было не простым, прежде всего запутанным. Деньги, указка – было это, но суть в том, что даже по указке и за деньги писал Дефо действительно с большей последовательностью и ответственностью, чем многие, бравшиеся тогда за перо, казалось бы, из чисто личных побуждений и чистого искусства. Дефо никогда не разжигал страстей, никогда не балансировал на грани риска: государственная устойчивость и религиозная терпимость – этим принципам, совпадали они или нет с «диктовкой влиятельных лиц», он, по совести, никогда не изменял.
В июне 1713 года под бременем налогов и политических противоречий «Обозрение» прекратило свою жизнь. «Господин Обозрение уходит», – написал в конце последнего номера Дефо. «Положив перо после девяти лет непрерывного труда», – добавляли его биографы
В самом начале декабря того же 1713 года в «Англичанине» появился очерк Стиля о Селькирке. А вот о чем в те дни писал Дефо. «Милорд, – обращался он к Гарлею в письме от 7 декабря, – я зарекся беспокоить вас без надобности, понимая прекрасно, что только так и должно быть. Я предоставил вам небольшую работу о раскольниках. Замысел принадлежал вам, оставалось его как можно лучше выполнить».
Сам раскольник, Дефо в этой работе выступил как бы против раскольников. Вернее, с предостережениями по их адресу. «Письмо диссентерам» – так назывался этот трактат, опубликованный в газете «Торговец», точно день в день с «Англичанином». В этом «Письме» Дефо (анонимно) давал раскольникам совет не доверять «сквалыгам»-вигам, считавшимся друзьями раскольников, ведь он чувствовал, что все смешалось в правящем доме…
Между тем Селькирк с деньгами, которые привез он из «приключенческого» плавания, и популярностью, принесенной ему очерком Стиля, беспрерывно бездельничал почти десять лет, прежде чем поступил штурманом на «Веймут», где он, кстати, и кончил свои дни в разгар славы «Робинзона Крузо».
Возможно, и денег бы ему хватило на больший сроки прожил бы он дольше, займись он каким-нибудь делом. Но Селькирк, видно, решил: раз выпала ему «удача», может он пожить в полное удовольствие, которое понимал по-своему. Нашел он себе подружку и проводил дни в пивной. Вот когда болтался он по лондонским тавернам, где рассказывал первому встречному о себе «всю правду», большую часть которой сам узнал из газет, его, возможно, и видел среднего роста, смуглый господин с большой родинкой в углу рта, автор нашумевшего памфлета «Простейший способ», поэмы «Чистопородный англичанин» и бывший редактор газеты «Обозрение».
Ни строчки в «Обозрении» не появилось о Селькирке – редактор, зорко следивший за делами домашними и заморскими, не счел в свое время эту историю достойной внимания.
Своим путем шел Дефо к «Необычайным приключениям Робинзона Крузо, моряка из Йорка, рассказанным им самим».
В насыщенной разъездами и поденной писаниной жизни Дефо, кажется, недоставало только паузы, чтобы сесть и привести в действие арсенал уже освоенных средств, использовать накопленный материал.
Но получить добром эту паузу для Дефо оказывалось невозможным.
ТАЙНА БЕЛОГО ПОСОХА
«Видел я нутро всевозможных группировок, видел суть их посулов и всю подноготную их искренности. Что ж, как в писании сказано, все суета сует и томление духа, так я могу сказать обо всех них: все это лишь напоказ, все – внешнее, все лишь чудовищное лицемерие – у каждой из этих группировок, во всякое время, при любом правительстве: они уходят, чтобы войти, а когда вошли, делают вид, будто уходят».
Так писал Дефо в особенно тяжелую пору, пришедшуюся на 1714–1715 годы. Всем биографам слышится в этих строчках нота тоски и усталости, необычная для него.
Чтобы уточнить конкретные черты того времени, раскроем книгу Герберта Уэллса, известного писателя, нашего старшего современника, который специалистом-историком не был, но передал в популярном «Очерке всемирной истории» традиционное для англичан представление об этой полосе, начавшейся после кончины королевы Анны.
«Анна, судя по всему, – пишет Уэллс, – все с большим сочувствием обращалась к мысли о восстановлении династии Стюартов. Однако обе парламентские палаты, и лорды, и общины, уже определявшие в это время английскую жизнь, предпочитали иметь дело с менее осведомленным во внутренних делах монархом. Что ж, кое-что могло быть сказано в пользу ими избранного гановерского курфюрста,
Дефо поддерживал гановерскую династию. Во-первых, как протестантскую, во-вторых, такова была, хотя бы на поверхности, линия обоих министерских кабинетов Гарлея, Годольфина и снова Гарлея. Но в том-то и дело, что на поверхности. Политика с двойным дном поставила Дефо в нелепое положение. Из-за этого пришлось ему вступить в схватку со своим застарелым врагом, священником Сачверелем, ярым преследователем раскольников; в тон ему Дефо и написал (издевательски) свой «Простейший способ». Тогда, несмотря на лишения, оказавшие воздействие на всю его дальнейшую жизнь, Дефо вышел победителем. В новой обстановке они поменялись ролями. Сачверель на этот раз стал «мучеником», а Дефо – официозно-фискальной стороной. Он, правда, всячески старался вызвать противника на открытый бой. «Дайте ему повод, – советовал Дефо, пользуясь по своему обыкновению спортивно-скаковой терминологией, – не трогайте его ни шпорами, ни хлыстом, пусть несет куда вздумает». Однако Сачвереля тронули и «хлыстом» и «шпорами» и отправили за решетку. Вынужденный как-то поддержать и эту санкцию, Дефо всячески, со всей своей изобретательностью пытался найти благовидный ход и не принимать участия в этой травле. Он даже говорил нечто вроде того, что Сачверелю не удастся скрыть своего подлинного лица и за терновым мученическим венцом. Этот бой не был позорно проигран, но не был и с честью выигран.
Однако противником куда более сильным и сложным, чем фанатически грубый Сачверель, был Свифт.
Судьба столкнула, таким образом, две крупнейшие литературные величины своего времени. А начинали они, как мы помним, вместе, в «Афинском Меркурии», хотя скорее всего и там знакомство было заочным, литературным. Биографы полагают, что они, Дефо и Свифт, как Толстой и Достоевский, ни разу в жизни не встретились. Исследователям в самом деле представляется достоверной такая картина: приходит Свифт, уходит Дефо – в кабинете государственного секретаря. Опять они разминулись, с той символической разницей, что Свифта принимают открыто и торжественно, а Дефо выпускают через потайной ход.
А по литературной дороге, в масштабах истории, они прокладывали друг другу путь. Запросы периодики оттачивали их стиль. В полемике проверяли они всевозможные приемы убедительности. Дефо начинает в «Афинском Меркурии» откровенно морочить читателей, Свифт подключается к нему, дополняя эту игру ученостью, игрой в ученость. Затем своей «Битвой книг» Свифт заставляет Дефо задуматься над новыми способами повествования. «Консолидатором, или Путешествием на Луну» Дефо подсказывает Свифту Гулливерово путешествие на Лапуту. Наконец, Робинзон и Гулливер – соперники, литературные соперники, но соперники особые. Предназначенные для взаимоуничтожения, они плечом к плечу двинулись сквозь время, штурман из Йорка и корабельный врач из Редриффа.