Дефолт, которого могло не быть
Шрифт:
После президентских выборов в 1996 году все признавали, что из-за сопутствовавших политических передряг было упущено ценное время. Но при этом считалось, что избежать такой потери было практически невозможно, зато уж теперь предоставлялась возможность начать двигаться вперед быстрыми темпами. И если бы не постоянные болезни Ельцина, то, может быть, так бы оно все и случилось. Хотя не следует сбрасывать со счетов, что коммунисты и их союзники в декабре 1995 года победили на выборах в Думу, что Чубайс очень спешил провести залоговые аукционы [66] и что сами президентские выборы вызвали много нареканий.
И еще нужно помнить, что приходилось к
Международная политика
Последствия предшествовавших десятилетий, отмеченных воинственностью и недоверием, продолжали сказываться на отношениях между Россией и Западом. Западные политики стремились принять участие в российских делах, но с минимумом затрат. Это особенно ярко выражалось в выжидательной позиции, которую в 1989 – 1992 гг. с подачи советника президента по вопросам национальной безопасности Брента Скоукрофта занимали США и которая в значительной степени определяет с тех пор политику по отношению к России всего Запада в целом. При этом многие обозреватели и в России, и за ее пределами уверены, что повестка дня МВФ напрямую зависит от политических интересов основных акционеров фонда [68] . И так же принято считать, что активнее и откровеннее всех свою собственную политику навязывают фонду именно США.
Не исключено, что США сильнее, чем другие, претендовали на ключевую роль в отношениях с Россией – как за счет двусторонних контактов, так и через МВФ. Некоторые даже убеждены, что фонд вообще был не более чем агентом министерства финансов США. В какой степени это соответствует действительности? Мишель Камдессю в беседах, состоявшихся между нами во время написания этой книги, категорически отрицал, что вообще когда-либо поддавался политическому давлению по вопросам, касавшимся отношений фонда с Россией. О некоторых особо значимых эпизодах будет сказано подробнее в последующих главах, а пока стоит остановиться в более общем плане на том, как реально обстояло дело с политическим влиянием на МВФ.
Камдессю так определяет суть вопроса: «Руководство (МВФ) практически непрерывно ведет диалог с членами совета исполнительных директоров и представителями крупных акционеров. И естественно, их мнение требует к себе особого внимания. Нередко по важным вопросам подходы и даже приоритеты у них и у фонда совпадают, а иногда они даже предлагают какие-то новые идеи и мысли, которые руководству фонда есть смысл принять на рассмотрение. Вообще, по поводу того, в каком направлении предпочтительнее двигаться, и даже по поводу временн ы х параметров разногласия случаются крайне редко».
В такой ситуации у высокопоставленных чиновников в некоторых странах – членах фонда возникает соблазн похвастаться, что они-де повлияли на МВФ и на его выбор того или иного
За некоторыми исключениями (о которых скажу позже), я согласен с Камдессю по поводу прямого политического давления. Я участвовал в переговорном процессе МВФ в период с 1993-го по 2001 год, и при моей компетенции любая попытка политического вмешательства стала бы мне известна. Могу смело сказать, что на моем уровне очевидного политического давления не наблюдалось. При этом факт остается фактом: МВФ – организация международная, она выражает политические приоритеты, которые ее члены определяют коллективными решениями. Так что утверждать, что политические соображения вовсе не принимаются в расчет, что нет как минимум косвенного влияния путем лоббирования или обсуждения приоритетов, было бы просто наивно. Но, поскольку обсуждения ведутся непрерывно и внутри самого фонда, на всех уровнях, определить, где кончается обычная форма взаимодействия и начинается политическое влияние, практически невозможно.
Так что, согласившись с Камдессю по поводу прямого политического вмешательства, в то же время можно предположить, что какая-то косвенная форма убеждения все-таки применялась, да вряд ли и могло быть иначе. Если бы руководство фонда перестало учитывать мнения своих акционеров, то МВФ, скорее всего, вынужден был бы уйти на вторые роли, а то и вообще утратил бы дееспособность. Камдессю и Фишер, например, знали, что США и их партнеры по «Большой семерке» хотели, чтобы сотрудничество с Россией шло именно на базе согласованных с фондом программ. Соответственно на переговорах они шли на уступки легче и быстрее, чем могли бы в случае, если бы крупные акционеры не проявляли к переговорам особого интереса. Поэтому давить на них открыто не было никакой необходимости. В этой связи, если вспомнить об упоминавшейся уже политической цикличности событий в России, становится понятно, почему Камдессю всякий раз в конце зимы объявлялся в Москве, чтобы объявить о предстоящем подписании очередной договоренности.
Между тем сами россияне придерживались совершенно иного мнения о мотивации МВФ. Преобладавшая тогда точка зрения была унаследована прямиком из советского прошлого: на переговорах кто-то всегда проигрывает; если МВФ удалось чего-то добиться, значит, Россия что-то потеряла. Это мнение лишь утвердилось, когда правительством руководил Примаков: российская сторона не могла даже подумать, что МВФ имел целью помочь России создать жизнеспособную активно развивающуюся экономику и занять достойное место в международном сообществе.
Но все эти споры по поводу роли МВФ и Запада по большей части бессмысленны ввиду уже упоминавшегося мной крайне ограниченного влияния фонда на события. Даже Камдессю, возможно, переборщил совсем немного, когда сказал: «То, что в итоге случилось в России, зависело на 99% от нее самой и только на 1% от МВФ». По той же причине, похоже, точно так же совершенно впустую соперничали между собой за право лидерства в российских делах западные правительства, родственный МВФ Всемирный банк и прочие международные организации.