Деформатор
Шрифт:
Первым запел лысый. Его слова подхватили остальные. Языка я не понимал, но монотонность их завываний вполне могла вогнать в транс. Впрочем, она и вводила. Собравшиеся двигались в едином ритме, покачивались на месте. Их голоса становились все громче, наливалась вполне ощутимой мощью. В воздухе появилось грозовое напряжение.
Люди на крестах разом выгнулись. Кровь из небольших разрезов, только что капающая неуверенными ручейками, брызнула, точно выгонялась под огромным давлением. Первые ряды поющих снова воздели факелы - и пламя на них вспыхнуло чуть ли не втрое сильнее.
Крики несчастных и песнопения культистов слились в единую какофонию. Казалось, они еще больше усиливают друг друга.
В круге крестов что-то засветилось. Сначала еле заметно, особенно в бушующем пламени факелов, но с каждой секундой все отчетливее. Алое свечение исходило из дыры в полу, поднималось вверх. Подвешенная за руки женщина тонко взвизгнула, когда свечение коснулось ее ног, поползло выше. Кожа жертвы вспучивалась, покрывалась большими пузырями. Те быстро наливались какой-то коричневой гадостью, лопались.
Вопли терзаемых, кровь, огонь. Неистовые песнопения терзающих, кровь, огонь. Все они делали одно дело, хоть и стояли по разные стороны барьера.
Лысый больше походил на демона - бился на полу в судорогах, но с размеренностью секундомера продолжал выкрикивать слова, которые и на слова-то уже не походили. Скорее - на рык. И в такт выкрикам все сильнее разгоралось свечение в дыре. Женщина сгорала заживо. Но не обугливалась, а распадалась странной тягучей субстанцией. Ее визг оборвался хрипящим сипением. Почему несчастная не умерло до сих пор? Она извивалась, запрокидывала голову, но продолжала цепляться за жизнь. Лишь когда подвешенная к ногам болванка оторвалась вместе со стопами и с раскатистым грохотом рухнула в дыру, ее тело вспыхнуло в последний раз и исчезло в губительном свечении. Еще несколько секунд то продолжало бить в потолок, потом опало, исчезло.
Песнопения оборвались. Лысый культист замер с неестественно вывернутой шеей. Хоть бы свернул ее себе. Жаль, надеяться на это не приходится. Люди с факелами пошатывались, некоторые и вовсе опускались на пол. Только однорукий погонщик уверенной походкой обошел все тринадцать крестов. Он брал сосуды, полные крови, вносил их в круг и выливал в дыру. Каждая такая порция сопровождалась шипением, будто там, внизу, раскаленные угли. Когда он закончил, пришел в себя лысый. С трудом поднялся, обвел взглядом секцию. Кровь с него стекала ручьями. Протянул руку в мою сторону, поманил. Прозрачный кокон поплыл на зов.
Кто-то из факелоносцев поднес гаду одежду.
– Ты кто такой?
Его голос звучал глухо, со скрипом.
– Никто.
Лысый указал на кресты.
– Они - никто. Всего лишь плоть, всего лишь пепел. Ты не похож на них. Так кто ты?
– Просто странник с пустоши.
– Просто странник... Интересный у тебя меч, просто странник. Не обжигает?
– Нет.
– Как думаешь, что здесь происходит?
– Какие-то фанатики-идиоты убивают людей.
Следил за его реакцией. Может быть, удастся вывести из себя. Главное - любыми средствами избавиться от кокона. Внутри меня полыхал пожар ненависти. Сдерживать его почти физически больно. Руки буквально саднит от желания свернуть ублюдку шею. Не помню, чтобы когда-то прежде ненавидел с такой силой. И сколь сладко желать смерти другого...
– Как грубо, - деланно поморщился лысый.
– Они уже были мертвы, когда пришли сюда. Я открыл им глаза, но они не приняли истину. Глупцы.
– Ты знаешь истину?
– Знаю.
– Она открылась, когда резал себя ножом или бегал голышом в тайне ото всех? Или вы все разом бегали?
В глазах лысого вспыхнула и погасла злоба.
– Ты действительно так глуп или прикидываешься?
– Действительно.
По секции прокатился тихий гул. Цепь под потолком зазвенела.
Лысый ощерился.
– Почти все готово. Еще одна партия - и мир познает истину.
– Поделишься сейчас? Не хочу ждать еще одну оргию. Шумно и грязно у вас. Как самим не противно?
– Мы все пришли из грязи и с криками. Так же и уходим. Всегда. Человек слаб - мы все слабы. Нам нужен поводырь - сильный и жестокий. Чтобы не прощал ошибок и глупости.
– И этот поводырь ты?
– Что ты, - вскинул руки лысый.
– Поводырь спит. Пока.
– Под полом?
– Да. Его сны кошмарны и это прекрасно. Только боль и страдания могут наставить на правильный путь. Достаток и уверенность в завтрашнем дне разжижают мозги, позволяют обрасти жиром. Рано или поздно придут те, кто сможет взять таких жирдяев голыми руками. А это - смерть. Я же позволяю умереть слабым, чтобы дать шанс сильным. Посмотри на себя... У тебя хороший меч, хорошие доспехи. Ты силен и уверен в себе. Достиг бы ты подобной мощи, оставаясь пекарем или кузнецом.
Я смолчал.
– Нечего сказать? Боль толкает тебя совершенствоваться. Страх заставляет становиться сильнее. И это правильно. Хаос многие века живет по этим законам - и его обитатели способны равнять горы и поворачивать вспять реки одной только силой воли.
– Но и они смертны. Обладатель этого меча не желал с ним расставаться. Но пришлось.
– Потому что ты боялся.
– Потому что я дрался и при этом не прятался за спинами других, кого можно было бы принести в жертву.
– Все потому что ты еще мало знаешь. Перерезая горло жертве, ты избавляешь ее от мучений, боли, голода, насилия. Делаешь ей одолжение.
– Готов такое одолжение сделать тебе. Каждому из вас.
– Не уверен, что сможешь. У меня нет доспехов, нет оружия, - он развел руки в стороны.
– Я стою перед тобой и готов принять смерть. Но ты не в силах мне ее дать. В моей же власти одарить ею тебя. Кто ты? Хозяин или жертва?
– Мне не подходит твоя градация.
– Нет? Не желаешь принять истину? Ты же знаешь, что я прав. Только железный кулак создает порядок. Стоит проявить мягкость - и все рухнет. Не веришь? Я покажу...