Дегустатор
Шрифт:
Они расслабленно брели мне навстречу всей четверкой, с рюкзаками и маленькими сумками на колесах. Юля, с круглыми глазами — никогда не бывала во франкфуртском аэропорту? Игорь Седов, с бесконечно ироничным взором, рассказывающий что-то благосклонной хрупкой Алине и рубящий предмет разговора рукой. И Гриша, злорадно озирающий окрестности победным взглядом.
Полчаса назад на регистрации произошла забавная сцена. Алина получила место у окна, Гриша требовал себе кресло тоже у окна, поскольку это ведь именно он успешно расследовал дело сжигателей и каббалистов.
Поскольку в тот момент я все еще не верил до конца, что я уже не детектив, и реагировал на происходящее очень быстро, то мгновенно все понял и мысленно сказал Грише спасибо.
Алина снова начала дрожать; у нее, оказывается, кончились те таблетки, которыми она отгоняла простуду, держала ее на расстоянии, как волчью стаю.
— Но на самом деле лучшей моей таблеткой был ты, — сказала она, рассматривая меня своими неповторимыми глазами, цвет которых почти невозможно описать. — Знаешь ли, это было очень странное знакомство. Я все время чувствовала, что ты здесь чуть ли не охраняешь меня. И ничего не требуешь, не доставляешь никакого дискомфорта. Просто ты где-то рядом, если надо — поможешь. Редкий случай. А странное это знакомство потому, что мы не встречались раньше. Мы ведь примерно одного возраста, так? Могли бы познакомиться много лет назад.
— Я был тогда другим. Кстати, о дискомфорте — почему ты прячешь руки в рукава, как японский рикша?
— Они замерзли, — с досадой сообщила Алина. — Что со мной творится — не понимаю. Сейчас пройдет.
— А, — сказал я. — Есть вот этот плед и все та же куртка, а есть кое-что получше. Ну-ка, руки.
— Что — руки?
— Ноги ты можешь засунуть вот сюда, когда взлетим, а руки — замечательная штука, их можно вот так взять…
Секрет в том, чтобы делать это сильно, очень сильно, боясь, что сломаешь эти хрупкие пальцы. Растирать, мять, нажимать на точки. Так, чтобы ее руки испугались и потребовали помощи от сердца — больше крови, и вот они согреваются, а поскольку это очень нервная штука — руки, то за ними согревается и весь человек в целом.
Это почти страшно — проделывать такое с теплой, тонкой кожей, с мягкими косточками, и все это время думать о неожиданных вещах, обо всем прочем, что с этими безвольными, иногда слабо сжимающимися руками можно было бы проделать.
— Почему ты такой красный? — услышал я ее шепот. Эти глаза цвета александрита были совсем близко. — Ты застенчив?
— Потому что передача энергии, космос, — невнятно начал объяснять я. — Но вообще-то да, очень застенчив от природы. Хорошо, а почему ты красная?
— Потому что мне вдруг стало очень тепло. А мы, тем временем, уже взлетели.
Значит, я еще долго не увижу шпили Франкфурта, зато в финале Джеймса Бонда в виде награды, по законам жанра, всегда ждет много любви в конце книги. Что, вот это и есть любовь? И, значит, это — финал?
Они там, сзади, наверняка уверены, что все ночи мы проводили вместе. Как они удивятся, узнав, что ничего подобного не было и близко.
Но
Она совершенно спокойно засунула две узкие ступни в полосатых носках мне под бедро, завернулась в одеяло с головой и замолчала.
Так где я читал об отравлении никотином? Главным героем в той книге был актер… Не могу вспомнить. А, уже неважно.
Я посмотрел влево и подумал: у меня все время чувство, что мне не дают с ней поговорить. Да мы вообще все это время лишь обменивались фразами, и не более того.
И тут, поскольку Алина у меня под боком была до странности теплой, я тоже заснул.
Длинный коридор «Шереметьева», по которому бредут вереницы людей, посматривающих через стекло влево, на взлетное поле, кончается клоакой — потертыми ступенями вниз, в тусклую яму, воронку, где шевелится у пограничного контроля злая плотная толпа.
И каждый из нас, поняв, наконец, что вот она — Родина, сказал что-то про соответствующую мать. Вслух или про себя, в мягких выражениях или полным текстом. Но в общем все мы мыслим в этот миг одинаково.
Есть такой «эффект Кауфмана» — прославленного виноимпортера, который заметил как-то, что восприятие вина меняется в зависимости от места. Где-то на виноградниках Чили или Тосканы ты ощущаешь одно, но привозишь ту же бутылку домой, открываешь ее — а оно чуть-чуть другое.
И это касается не только вина. Сколько раз я наблюдал или ощущал тот самый эффект — возвращается человек, полный планов, давший по ту сторону границы множество обещаний, сделавший записи, обменявшийся карточками. И нет сил поднять руку, позвонить, начать выполнять обещанное. Стоит только посмотреть вот на эти лица и не ушами даже, а буквально спиной послушать разговоры.
Ну ладно.
Сейчас, сейчас: на улице нас ждет вдох родного воздуха — а он заметно холоднее, чем на германском юге, — и тогда заряд оптимизма обеспечен.
— Я даже забыла вызвать из редакции машину, — улыбнулась краем рта Алина, возникшая у меня под боком. — Расслабилась. Что-то не то с головой.
— Я тоже не вызвал, — ответил я. — Потому что свою машину люблю водить сам. И она меня ждет, метрах в ста пятидесяти отсюда. Подожди в тепле, увидишь через стекло что-то очень белое — выходи.
А чтобы она вдруг не передумала, я отобрал у нее сумку (неожиданно зверски тяжелую) и быстро-быстро понес вниз, на парковку.
Черт знает куда девалась остальная наша троица — может, получала багаж, с этого момента я просто полностью забыл о ее существовании. И надолго.
— Она очень белая, — сказала Алина, падая на переднее сиденье. — И она чистая! А что за машина?
— Ну конечно она чистая, если белая, — посмеялся я. — Это такая замечательная штука — «Дэу Нексия».
Она чистая? Все так просто — заранее заготовленные три-четыре пластиковые бутылки с водой в багажнике и скребок-губка с длинной ручкой; если начинать поливать воду с крыши и двигать губкой очень-очень энергично, то пары минут хватит, пока греется мотор. Кроме того, на белом грязь не так заметна. Попробуйте черную и все поймете.