Декамертон
Шрифт:
Я заворожено его слушала. Он плел слова, нанизывая их на тонкую кисточку, и я поддавалась его очарованию. Внешность? Господи, да я даже не помню толком как он там выглядел! Остались в памяти его стихи, рисунки и прозаическое произведение. Остались в памяти отрешенная улыбка и светлые, очень длинные волосы. Спереди они казались почти белыми. Ромка перехватывал их шнурком, завязывая в хвост. Он был человеком, который умел говорить стихами, любил сонеты Шекспира и очаровывал меня движением своей кисти. Конечно, Ромка не был профессиональным художником. Возможно, в его работах можно было бы найти ошибки… Но сколько во все это было вложено души!
Что там складывалось между нами? Если б знать… Любовь? Да нет, вряд ли. Ей там даже не
Мы не хотели, чтобы наши чувства перегорели. Мы решили расстаться на пронзительной ноте. Вы думаете, мы дураки? Вполне может быть. Но мы решили раскрутить пришедшее к нам чувство на полную катушку. Все испытать, расстаться и никогда больше не возвращаться. Ни в этот богемный мирок полуподвальчика, ни друг к другу. Это было жестоко, но мы… В тот момент нам просто было все равно. Может быть, если бы мы любили друг друга, мы не смогли бы
Нам некуда было торопиться. Ни я, ни Ромка не хотели всего сразу. Мы развивали свои отношения постепенно. Мы хотели успеть насладиться всем. От одного касания пальцев нас бросало в дрожь, глаза теплели, и между нами проносились такие электрические разряды, такие бешенные животные импульсы желания, что ходил ходуном весь литературный кружок. Потом, спустя время, я встретила одну из девчонок этого литературного кружка. Она была любопытна…
– И все-таки, почему вы с Ромкой расстались?
– Так получилось. А как там без нас?
– Да никак. Вы хоть заводили всех своей энергией, буквально сносили водопадом чувств, а потом… вы так неожиданно исчезли… Где-то через неделю появился Ромка, но он был раздраженный, взъерошенный и никому ничего не объяснил. А после того, как ни один из вас больше не вернулся, там стало как-то неинтересно, и все потихоньку расползлись.
Я не стала думать о том, почему Ромка, вопреки нашему уговору туда приходил. (А то бы я напридумывала). Меня убила наповал фраза насчет недели. Целая неделя? Ну конечно же! Просто я привыкла думать о ней как об одной сумасшедше-счастливой ночи. Литературный кружок ставил спектакль, в котором мы с Ромкой играли главные роли влюбленных. Мы
Я хоть убей не вспомнила бы сейчас, где находится его дом. Но его набитый всякой всячиной холодильник и кучу бутылок я помню. Может оттого, что Ромка пообещал не выйти отсюда, пока припасы не кончатся. Мы пили пиво, а потом… Потом он начал меня целовать. Как Ромка умел целоваться, боже ж ты мой! Это ж с ума сойти можно было! От таких жадных опьяняющих, головокружительных поцелуев я просто-напросто поплыла. Мы провели неделю практически не вылезая из постели. Ромка шутил, что будет считать это продолжением постельной миротворческой идеи Джона Леннона и Йоко Оно. Какие слова писались у меня по его душу!
"Ты был моим озарением. Нежным, злым и мимолетным. Ты посетил множество теплых глаз и уже не дорожишь теплом. Ты
Мне не жаль разбазаривать для тебя тысячи последних "прощай". В твоих нетанцующих глазах застыла ледяная улыбка, не раз дарившая мне горький привкус счастья. Ты нежно-колюче сберегал все принадлежавшие тебе обделенные надежды. Они казались случайными в фиолетовом дне. Когда я научилась улыбаться мимолетной смене твоих настроений, я расхотела винить тебя во всех моих неудачах. О чем я мечтаю? О тысяче последних "позволь"? Это было бы справедливо".
Да, мне есть о чем вспомнить. Но разве об этом можно сказать словами? Сумасшедшее наслаждение только от того факта, что рядом – желанный человек. Ромка исследовал губами мою шею, и я потеряла остатки здравого смысла. Я могла делать все, чего мне так давно хотелось – снять с него рубашку, распустить его светлые волосы, зарыться в них руками, прижаться жадным поцелуем к его груди… Господи, сколько беспросветных дней я мечтала только об этом! Ромка покрывал поцелуями все мое тело, до кончиков пальцев, и я улетала. Иногда мне казалось, что я на грани безумия, а иногда… иногда я думала, что я просто безобразно счастлива. Мы не жалели огня, эмоций, страсти. Мы отдавали друг другу без счета все свои драгоценности. Мы стремились взять друг у друга все, и жили вне времени, но однажды я проснулась, и поняла, что мне пора уходить. Я залезла под душ, потом оделась и потихоньку закрыла за собой дверь. Я даже не оставила Ромке записки. В конце концов, это была его идея – расстаться.
На улице был день. Вторник следующей недели. После прощания я дня два отсыпалась и больше месяца воевала с собственной депрой. Депра победила. Теперь я знаю, что Ромка, вопреки нашему уговору, возвращался в кружок. Причем, судя по рассказу, сразу после моего от него ухода. Но я даже думать не хочу о том,
Ольга попыталась вспомнить лица тех, о ком читала, но ничего не выходило. Ей было даже не интересно, сколько в данном опусе было вранья. Подумаешь, прохожие… Да сколько их было в ее жизни! Это были, скорее, приобретения для тела, чем для души. Просто поначалу, в силу привычки, Ольга облекала чувства в красивые фразы. А потом… Потом она даже перестала подыскивать для них цензурные слова. Ольга еще раз перечла последний абзац и нахмурилась. Ее стало это раздражать. Зачем нужен этот надрыв чувств? Можно подумать, ей нравится страдать и даже упиваться своими страданиями. Да что она, мазохистка что ли какая-нибудь? Почему она не может относиться спокойно ко всему этому? Ольга открыла следующую тетрадку и хмыкнула. Вот и ответ на животрепещущий вопрос. Почему-почему… Да потому что мужиков она не по себе выбирает.