Дела и речи
Шрифт:
Вы должны сделать выбор между этими двумя фактами. Что бы вы ни предпринимали, что бы ни говорили, пытаясь либо преуменьшить значение письма президента Республики, либо шире истолковать «Motu proprio», — их разделяет непроходимая пропасть. Письмо говорит: «Да», булла говорит: «Нет». (Возгласы: «Браво, браво!» Смех в зале.)Эту возникшую силою вещей дилемму нельзя разрешить. Одна из сторон неизбежно должна быть неправа. Если вы одобряете письмо — вы тем самым осуждаете «Motu proprio»; если вы согласны с «Motu proprio» — значит, вы отвергаете письмо. (Возгласы: «Правильно!»)Перед вами, с одной стороны, президент Республики, требующий свободы для римлян, требующий ее именем той великой нации,
Я говорю не задумываясь: в зависимости от вашего выбора общественное мнение Франции либо отвернется от вас, либо последует за вами. (Движение в зале.)Что касается меня, я не хочу ни на минуту усомниться в вашем выборе. Какую бы позицию ни занял кабинет министров, что бы ни говорилось в докладе комиссии, как бы ни высказывались некоторые влиятельные представители большинства — полезно помнить, что даже австрийский кабинет счел послание «Motu proprio» отнюдь не либеральным, а нужно остерегаться быть менее взыскательным, чем князь Шварценберг. (Долго не смолкающий хохот.)Вы заседаете здесь, господа, для того, чтобы резюмировать и претворять в действия и законы здравый смысл французского народа. Вы не захотите, чтобы важный, запутанный вопрос об Италии стал источником раздоров в будущем; не захотите, чтобы Римская экспедиция стала для нынешнего правительства тем, чем Испанская экспедиция была для правительства Реставрации. (Сильное волнение в зале.)
Мы не должны забывать, что более всех других унижений Францию возмущают те, которые постигают ее из-за побед нашего оружия. (Сильное возбуждение в зале.)Во всяком случае я заклинаю большинство не упускать из виду, что это — решающий момент для него и для родины и что своим голосованием оно возьмет на себя огромную политическую ответственность. Господа, я хочу еще глубже вникнуть в этот вопрос. Помирить Рим и панскую власть, вернуть папство в Рим с согласия народа, возвратить мощному телу великую душу — вот задача, стоящая перед нашим правительством теперь, при том положении дел, которое создалось в результате происшедших событий; задача, бесспорно, трудная, вследствие накопившегося раздражения и взаимного непонимания, но выполнимая и полезная для водворения мира во всем мире. Но для этого нужно, чтобы папство со своей стороны помогло нам и помогло самому себе. Слишком уж давно оно изолирует себя от поступательного движения человеческого разума и от всего того, что прогресс осуществляет на нашем континенте. Нужно, чтобы папство поняло свой народ и свою эпоху. (Взрыв негодования справа. Неумолчные, резкие выкрики прерывают оратора).Вы протестуете, вы прерываете меня.
Возгласы справа.Да, мы отрицаем то, что вы утверждаете!
Виктор Гюго.Ну что ж! Если так — я скажу то о чем хотел молчать. Пеняйте на себя! (По залу проносится трепет ожидания.)Так вот! Знаете ли вы, в каком положении находится сейчас цивилизация в Риме, в том самом Риме, который веками был светочем народов? Законов нет, или, вернее, взамен законов — невообразимый хаос феодальных и монастырских установлений, неизбежно приводящий к варварской жестокости в уголовном суде и к лихоимству — в гражданском. В одном только Риме насчитывается четырнадцать чрезвычайных трибуналов. (Аплодисменты. Возгласы: «Говорите! Говорите!»)В этих трибуналах ни для кого нет никаких гарантий соблюдения хотя бы подобия законности. Процессы слушаются при закрытых дверях, устная защита не допускается, духовные лица судят мирские дела и мирян. (Продолжительное движение в зале.)
Продолжаю.
Ненависть к прогрессу во всех его формах. Пий VII учредил комиссию по оспопрививанию, Лев XII ее упразднил. Что вам сказать еще? Конфискации возведены в закон, право убежища все еще в силе, евреев каждый вечер загоняют в особый квартал и запирают там на ночь, как в пятнадцатом веке, невероятнейшая путаница во всех делах, духовенство вмешивается во все. Священники пишут полицейские донесения, сборщики податей, как правило, отчитываются не перед казначейством, а только перед самим господом богом. (Долго не смолкающий хохот.)Я продолжаю. (Возгласы: «Говорите! Говорите!»)
Над мыслью тяготеют две цензуры — политическая и церковная: первая сковывает общественное мнение, вторая зажимает рот совести. (Сильнейшее волнение в зале.)Совсем недавно восстановлена инквизиция. Я знаю, мне скажут, что инквизиция сейчас — не более как название. Но это название ужасно, и оно страшит меня, ибо под покровом дурного названия могут твориться только дурные дела. (Взрыв аплодисментов.)Таково положение в Риме. Разве оно не чудовищно? (Возгласы: «Да, да, да!»)
Господа, если вы хотите, чтобы столь желательное примирение папства с Римом состоялось, нужно покончить с этим положением вещей; повторяю, нужно, чтобы папство поняло свой народ, поняло свою эпоху; нужно, чтобы животворный дух евангелия проник во все эти, ставшие варварскими, учреждения, где властвует мертвая буква, и обратил ее в прах. Нужно, чтобы папство подняло дорогое всей Италии знамя с двойным девизом: секуляризация и национальное объединение.
Я не требую, чтобы папство начало немедленно готовиться к возвышенной судьбе, которая ждет его в тот неотвратимый день, когда Италия станет свободной и единой. Но пусть оно по крайней мере ведет себя так, чтобы не препятствовать осуществлению в будущем этих великих предначертаний. (Взрыв аплодисментов.)
И, наконец, нужно, чтобы папство остерегалось своего злейшего врага; этот злейший враг — не дух революции, а дух клерикализма. Революционный дух может только сурово обойтись с папством; клерикальный же дух способен его умертвить! (Шум справа, возгласы «Браво!» слева.)
Вот в каком смысле, думается мне, господа, французское правительство должно влиять на действия римского правительства; вот, на мой взгляд, в каком смысле Собрание должно высказаться самым решительным образом: отвергнув «Motu proprio», полностью одобрив письмо президента, оно тем самым дало бы нашей дипломатии незыблемую точку опоры. После всего, что Франция сделала для папства, она имеет некоторое право внушать ему свои идеи. В сущности говоря, мы даже имеем право заставить папу принять их! (Протесты справа, возгласы: «Заставить папу принять ваши идеи, ого-го! Попробуйте!»)
Меня снова прерывают.Мне кричат: «Заставить папу принять ваши идеи; до чего додумались! Значит, вы хотите применить к папе римскому принуждение? Разве можно его принуждать? Как это вы заставите папу?»
Господа, если бы мы действительно хотели применить к папе римскому принуждение, заточить его в замок святого Ангела или привезти его в Фонтенебло (долго не стихающий шум, перешептывание)…мы натолкнулись бы на веские возражения и большие трудности.
Да, я не раздумывая соглашаюсь, что применить принуждение к такому противнику — дело нелегкое; перед лицом духовной мощи грубая сила пасует и оказывается несостоятельной. Батальоны бессильны против догматов — это я заявляю одному крылу Собрания, а другому, в дополнение к этому, скажу, что батальоны бессильны и против идей. (Сильное волнение в зале.)Перед нами две одинаково нелепые химеры: мечта поработить папу римского и мечта поработить целый народ. (Снова движение в зале.)