Дела святейшие
Шрифт:
— Ну хорошо, украли бы у Роны кольцо, а потом тихо, спокойно искали бы свои сокровища.
— И сколько бы мы их искали? Год? — Папаша, сделав знак дочери держать всех под контролем, приблизился к одному их сундуков. — Наверное, сокровища я бы еще и согласился год искать, но мне нужно было кое-что другое. — Откинув крышку, он извлек кованную серебром и золотом шкатулку. — Вот что мне потребовалось. И срочно.
Даша отвернулась. У нее не было ни сил, ни желания видеть, как воровские лапы дотронутся до святыни.
Папаша продолжал
— Нет, у нас столько времени не было... Оттого и решили с собой пару специалистов по истории прихватить — вон, Дашку да армяна.
— Армянина, — автоматически поправила Рогнеда.
Оганесян равнодушно следил за происходящим:
— Я не армян и не армянин. И вообще, у меня фамилия отчима. — Он уже понял: сейчас у него все отнимут и потому дальнейшее его мало интересовало. — А на самом деле я еврей.
— Еврей?! — воскликнула Даша.
— А в чем проблема?
— Да ни в чем... Тебя ведь Иваном зовут.
Оганесян вяло махнул рукой.
— А должны как? Абрамом? Всегда знал, что ты антисемитка...
— Я?! — Даша захлебнулась от возмущения. — Как тебе не стыдно!
— Интересное кино выходит — евреев не любит она, а стыдно должно быть мне!
— Так, дети разных народов, послушайте теперь меня. — Коротышка осторожно уложил шкатулку в рюкзак. — До рассвета осталось совсем мало времени, а нам надо еще все упаковать и вывезти.
Услышав слова «упаковать и везти», Полетаев сделал попытку броситься на дядю, но раздался сухой щелчок — полковник охнул и, схватившись за плечо, присел.
Лия угрожающе помахала в воздухе крошечным револьвером:
— Калибр, конечно, не тот, но для такой дистанции вполне достаточно.
— Ты убила его? — выдохнула Даша.
— Нет. Пока нет. Не скажу, конечно, что до свадьбы заживет, потому как никакой свадьбы у него уже не будет...
Лия поднялась. Теперь она не улыбалась, лицо стало хмурым, сосредоточенным, она как будто даже постарела.
— Таковы законы Вселенной: одни умирают, чтобы другие могли наслаждаться. А засим позвольте нам с вами попрощаться...
Она обернулась к папаше, тот, уже с противогазом на голове, словно рахитичный слон, активно перетаскивал мешки из пещеры в тоннель.
— Па, давай быстрее, а то я устала, спать хочу...
И снова повернулась к пленникам.
— Так вот, я с вами прощаюсь, мы больше не встретимся — ни на этом свете, ни на том.
Одной рукой Лия устанавливала баллоны на полу, другой натягивала противогаз.
— Но напоследок все же скажу: мне не жаль, что вы умрете. То, как вы попались, еще раз доказывает, что выживает сильнейший и умнейший. А вы были всего лишь подручным материалом, пятью бессмысленными ступеньками лестницы, которая вознесет меня к вершинам. Прощайте и, если загробный мир существует, постарайтесь хотя бы там не оказаться такими же идиотами.
Надев противогаз, литовка сдернула крышки и кинула баллоны к ногам несчастных. Сделав прощальный жест, она шагнула к выходу, тяжелая дубовая дверь с гулом захлопнулась, снаружи звякнула щеколда, и наступила мертвенная тишина.
По веснушчатым щекам Даши текли слезы, душа ее была пуста. Единственное, что не давало ей права отойти в мир иной без сопротивления — это сознание, что люди, скорчившиеся сейчас на полу, погибнут по ее вине. Сердце разрывалось от безысходности. Если бы она могла умереть, пусть даже пять раз, пусть даже самой страшной смертью, то, не задумываясь, обменяла бы самое страшное наказание на их жизни.
Чья-то рука опустилась ей на плечо. Даша подняла голову. Прямо перед собой она увидела пронзительные синие глаза, полные слез.
— Я люблю тебя, — одними губами прошептал Полетаев. — Я люблю тебя больше жизни...
— Я знаю, — так же одними губами выдохнула Даша.
— Жаль, что мы столько времени потратили на всякие глупости... — Полковник обнял ее и притянул к себе. — Господи, сколько мы потратили времени...
— Прости меня. — Даша взяла в свои руки лицо полковника, нежно прижалась губами к его губам. — Это я виновата... Мне надо было давно сказать, что я тебя...
Она уже готова была произнести заветное слово и слиться в последнем поцелуе, как откуда-то снизу проскрипел недовольный голос:
— Слушайте, это просто неприлично! Эй вы, двое, немедленно отлепитесь друг от друга.
Даша с сожалением оторвалась от Полетаева, сердито глянула на бывшего однокурсника:
— Самое время рассуждать о нравственности...
— А при чем здесь нравственность? Я о том, что все вокруг наслаждаются последними секундами жизни, а мне-то что делать?
— Гусары, молчать! — Стас продолжал обнимать Рогнеду. — Ты же мужчина, кавказец, принимай все стойко.
— Да не кавказец, а еврей. Еврей!
— Ну и чего ты разорался? Еврей он... Здесь что, сектор Газа — права качать? Вон, твои братья до последнего на Ближнем Востоке сражаются.
— Ну, я не на Ближнем Востоке, и не сражаться, а секса хочу.
Даша возмутилась:
— Как ты можешь такое говорить! Ты, человек с высшим гуманитарным образованием! Как ты можешь в такую минуту думать о... о... Я не могу даже повторить это вслух.
— Интересно, вы четверо можете, а я — нет!
— Мы не сексом занимаемся, а прощаемся, — со сдержанным достоинством возразил полковник. — И ваши аналогии, молодой человек, здесь неуместны.
— Хорошо, в таком случае я тоже хочу с кем-нибудь попрощаться!
— Интересно, с кем?!
Даша уже забыла, что всего пару минут назад готова была принять самую мученическую смерть, лишь бы Оганесян остался в живых.
Тут раздался голос Стаса, в нем слышалась какая-то странная интонация:
— Эй, а вам не кажется, что мы слишком долго прощаемся?
Он удивленно посматривал то на часы, то на валяющиеся на земле баллоны.
Все замерли.
— Что ты этим хочешь сказать? — тихо спросила Даша.