Делать мнение: новая политическая игра
Шрифт:
Профессор и журналист
2 июня 1987 года в передаче Европы-1 в 8 часов утра Жан-Пьер Элькабах долго интервьюировал Реймона Барра. Вечером того же дня, в 19 часов, в выпуске на том же канале, журналист задавал вопросы по поводу утреннего интервью Жану-Мари Коттре, профессору политических наук Университета Париж-1 и одному из руководящих работников Института "Инфометрия", специализирующемуся в области анализа речи политических лидеров: политолог обнаруживает, на основе научного анализа выступления, тенденцию к голлизму у Реймона Барра, попутно сообщая политическим лидерам несколько советов по поводу их "стратегий коммуникации".
Журналист (Ж.)– Вы слышали сегодня утром продолжительное интервью Реймона Барра, взятое Жан-Пьером Элькабахом. Сегодня вечером мы можем, благодаря Инфометрии и профессору Жану-Мари Коттре, проанализировать его речь./168/
Жан-Мари Коттре (ЖМК.)– Господин Барр делает явные успехи. Обычно у него в словаре присутствует 70% обыденной французской лексики, сегодня он достиг уже 79%, а это значит, что французы, несомненно, должны лучше его понимать.
Ж.– У него больше нет этого профессорского тона, его явно стало меньше...
ЖМК.– Он может сохранить профессорский тон, но использовать обьщенные выражения. (...)
Ж.– Можно ли сказать, что это персонализированная речь?
ЖМК.–
Ж.– Объединительное "мы"?
ЖМК.– Точно так!
Ж.– Фразы были длинными?
ЖМК.– Да, фразы были длинными; они включали, в среднем, 31 слово, что длинновато для устного стиля.
Ж.– Какое максимальное число слов, понятных по радио?
ЖМК.– Обычно - 24 слова. Никогда не следует превышать уровень 24 слов по радио, впрочем, как и на телевидении (...)
Ж.– У Вас есть другие замечания о высказываниях господина Барра?
ЖМК.– Да, может быть, вывод. Я нахожу... исходя из немного сырых статистических данных, которые я приведу... я считаю, что важно видеть глубинные тенденции, и мне кажется, что у господина Барра есть очень четкая глубинная тенденция. Это сближение его выступлений с голлистской речью. И я бы привел четыре доказательства. Во-первых, как я уже вам сказал, употребление слова "мы": существует голлистское "мы", так как де Голль редко говорил "я", он чаще произносил "мы". Далее, у него бывают очень искусные соединения редких слов, таких как "какофония" или "возобновляемый (ресурс)", а чтобы объяснить "возобновляемый", он использует другое сложное и "заменяемое" слово, а наряду с этими редкими словами он прибегает к ряду тривиальных выражений, как "у меня опускаются руки", "это все одно и то же", и "......", и если вы вспомните речь де Голля, у него тоже было это соприсутствие редких слов и банальных выражений и мне кажется, что в/169/ конечном счете это неплохо в плане коммуникации. И затем, я бы сказал, что есть четвертый показатель глубинной тенденции, это употребление таких слов, как "страна", "Франция", "французы", чаще всего встречающихся у Де Голля и Барра.
Ж.– Тогда какова же коммуникационная стратегия Реймона Барра за год до президентских выборов на фоне других кандидатов?
ЖМК.– Я сказал бы, что его коммуникационная стратегия отличается от других, так как в области коммуникации существует один базовый принцип, о котором часто забывают политики; он убежден в том, что надо идти с опережением, то есть избегать попадания в неоднозначные ситуации, где вы можете попасться. А господин Барр, до сих пор избегая темы сотрудничества, избегая чересчур идеологизированной речи, избегает и этих двух подводных камней, ловушек "общества коммуникации".
Ж.– Тема сотрудничества, напротив, "разблокировала" господина Миттерана?
ЖМК.– Да, господин Миттеран был совершенно "блокирован". Он сам это признавал, он говорил об этом. Если бы он сказал "Я - Президент всех французов", социалисты сочли бы это уступкой и подумали бы, что он забыл социализм; если бы он произнес "Я - Президент-социалист", то все французы, не будучи социалистами, не увидели бы себя в господине Миттеране.(...) У господина Барра немного другая стратегия, выходящая за рамки системы.
ЖМК.– Спасибо. И спасибо работам "Инфометрии", подарившим нам эти интересные минуты после сегодняшнего интервью Реймона Барра, взятого Жан-Пьером Элькабахом.
На самом деле, невозможно изучать эти дебаты сами по себе, игнорируя более или менее научные комментарии, предшествующие, сопровождающие или завершающие их. Политологический анализ разрушает то, что составляет саму специфическую сущность политики в ее новой форме, предлагая внутренний анализ дебатов, претендующий на объективность и общезначимость, в то время как он должен был быть направлен на изучение борьбы различных актеров политического поля за распространение наиболее благоприятного для них представления о дискуссии, - борьбы, в которой участвуют и политологи со своим авторитетом. Работы по анализу ситуации со стороны политологов, которые сегодня производятся и публикуются так быстро, что отныне они становятся составляющей частью самих/170/ дебатов, в действительности дают пищу - при их псевдо-научной законности - политическим комментариям этих дебатов. Политологи стремятся навязать, по крайней мере журналистам и политикам, единую точку зрения на эти дискуссии, то есть точку зрения политолога-наблюдателя - деполитизированного, видящего все "удары", нанесенные и полученные спорящими, и придающего им единственный и бесспорный смысл.
Телевизионные представления - это настоящие "ловушки для герменевтики", так как они требуют от аналитика специфического подхода, вовсе не такого, как у обычного телезрителя. Ничто так не удалено от реальности, как этот односторонний подход, особенно когда он относится к политическим дебатам, предполагающим действительную борьбу, и навязывает неизбежно "предвзятую" точку зрения. Обычная публика не "препарирует" политические передачи; она не смотрит по несколько раз видеозаписи, но чаще всего уделяет им лишь косвенное или "мерцающее", по выражению Р.Хоггарта [15], внимание, и умеет отбирать то, что скорее всего укрепит уже существующие (если таковые есть) убеждения. Противоречивые суждения политических журналистов об этих спорах и зачастую оживленные их обсуждения в рядах зрителей являются составляющей частью самих дебатов. Не существует одного верного представления о дебатах, но, по крайней мере, налицо столько точек зрения, сколько телезрителей их наблюдает. Каждый склонен (а иногда даже заставляет себя) видеть в этом то, что он хочет видеть, исходя из своих политических, или, шире, социальных интересов. Вместо того, чтобы принять это к сведению и взять объектом анализа эту борьбу за распространение того или иного представления о дебатах, медиатические политологи занимают позицию арбитров и претендуют на разрешение спора путем предоставления одной "научно бесспорной" точки зрения. Каким бы оторванным от реальности оно ни было, это политологическое представление о политике по мере своего распространения все больше превращается в действительное социальное представление, постепенно навязываемое всей совокупности агентов политической игры и им подобным, и таким образом в конце концов становящееся "истинным".
Парадоксально, но чем больше производится работ по анализу содержания телевизионных выступлений политиков, тем больше они интегрируются в медиатические стратегии этих политиков, а их собственные возможности объяснения приближаются к нулю, маскируя при этом гораздо более важные/171/ последствия публикации этих аналитических работ и их использования разными комментаторами. Сегодня уже нет хоть сколь-либо значимых политиков, не знакомых с такими приемами, как: выбор цвета костюма, определенное положение рук или ног, взгляд прямо в камеру, чтобы установить личный контакт с телезрителями, медленная речь, ограниченный словарь и т.п. Политические журналисты телевидения должны бесконечно изобретать новые формы дебатов, чтобы бороться с неизбежной рутинизацией [16]: специалисты по политической коммуникации тщательно анализируют эти передачи, чтобы лучше подготовить своих клиентов. Чем больше кажется, что в этих передачах много "неожиданного" и "спонтанного", тем больше стратегий было специально разработано для того, чтобы создать эту иллюзию.
В передаче "Вопросы на дому", конкурирующей с "Часом истины" [17], телевизионная команда должна была открыть и показать телезрителям частную, личную и семейную жизнь политиков. Она быстро превратилась, несомненно даже вопреки намерениям самих авторов передачи, в весьма "организованную" экскурсию. Так как жилище и его внутреннее убранство говорят об определенной экономической и социальной позиции и представляют настоящую систему "выставленных напоказ"
Может быть, в 60-х годах, в самом начале "медиатизации" политики во Франции, некоторые лидеры сумели быстрее, чем другие, адаптироваться к этой новой медиатической практике и найти в ней - что не так просто показать, вопреки мнениям консультантов по коммуникации - специфическое преимущество, определяющее (политический) выбор значительного числа избирателей*. Но быстрое распространение этой практики уже давно устранило это гипотетическое преимущество. Сегодня ходу дебатов придается все больший политический вес, а их организация и проведение все меньше отдаются "на откуп" импровизации или непредвиденным инициативам политиков. В ходе дебатов между лидерами общенационального уровня все становится предметом тщательных обсуждений между представителями политических лидеров (выбор кресел, величина стола, определение журналистов на роль арбитров, темы дискуссии, форма вмешательства арбитров и т.п.). Принцип равенства подходов к обеим сторонам при постановке передачи так силен, что сценаристы таких передач теряют всякую автономию и ограничены драконовскими техническими требованиями, запрещающими любую инициативу (например, такую, как показ крупным планом рук или ног участников спора без их ведома, показ в рамке-медальоне того участника, который в данный момент не говорит, чтобы можно было увидеть его реакцию и т.п.)./173/
* Известно, что в течение десяти лет генерал де Голль практически обладал монополией высказываний на телевидении и, по мнению специалистов по коммуникации, умел ею пользоваться. Однако это не помешало медленному перемещению голосов в сторону оппозиционных партий в течение этих десяти лет.
Так, например, техническое приложение к письму Робера Бадинтера контрольной комиссии, которая в 1981 году устанавливала правила проведения дебатов между В.Жискаром д'Эстеном и Ф.Миттераном, предусматривало два следующих условия постановки: "Чтобы обеспечить одинаковую длительность показа кандидатов, в ходе выступлений будет передаваться только изображение говорящего кандидата, исключая любые вставки или показ реакции его собеседника или арбитра. Для показа будут использованы только средний план (тело до пояса) и крупный план (лицо во весь кадр). Решения изменить расположение камер для показа каждого кандидата будут приниматься его советником." (Монд, 2 мая 1981). Вот почему едва ли парадоксально утверждать - вопреки тому, что делает большинство политологов, спешащих анализировать дебаты, - что наиболее адекватным типом анализа таких политических передач сегодня является, несомненно, тот, который меньше изучает само содержание спора (которое, впрочем, можно с легкостью вывести из характеристик спорящих политиков и способа, которым они к этому готовятся), и обращает все внимание на то, что происходит до и после передачи.
Показательные дебаты
Из многих политических дебатов тот спор, в котором 27 октября 1985 года столкнулись Лоран Фабиус, тогда действующий премьер-министр и социалист, с Жаком Шираком, бывшим премьер-министром и лидером оппозиции, заслуживает детального анализа, так как он почти на уровне карикатуры, как пример из учебника, соединил в себе новые формы политической борьбы, в которых телевидение, и особенно опросы, обладают решающим функциональным значением. Выбор этого спора как "модели для анализа" нового состояния политического поля не оправдан только тем, что он как бы в миниатюре воспроизводит структуру и функционирование этого поля. Его существенные политические отголоски являются показателем функционального веса, а сегодня капитала, которым могут обладать "медиатические представления" в политической игре. Это политическое столкновение далеко не было быстро подготовленным и быстро забытым спором, не сказавшимся на распределении политического капитала, имеющегося у различных агентов поля, а было воспринято самой этой средой как показательное и важное./174/
Эти дебаты, транслированные по телевидению и радио, действительно составляют своего рода реализованный "идеальный тип" чисто медиатических событий, которые сегодня все больше производит политико-журналистское поле и за которыми наблюдают обширные аудитории телезрителей. За рамками самого "представления" двух политических лидеров, хорошо известных публике - в основном по телепрограммам - и спорящих перед камерами, мы можем увидеть всех, как самых заметных, так и самых завуалированных агентов, участвующих сегодня в функционировании политического поля, - от традиционных политических комментаторов, политиков и журналистов, стремящихся посредством своих заявлений и комментариев навязать определенное видение дебатов до их начала и после их завершения, - и до "новичков", идет ли речь о политологах, "препарирующих" дебаты и анализирующих графики одобрения, замеренного на тестовых аудиториях, о вездесущих институтах изучения общественного мнения, проводящих исследования по поводу "имиджа" двух лидеров до и после дебатов и на тему выбора "победителя", или о консультантах по политической коммуникации, помогающих двум политическим "звездам" до и после дебатов, а затем по просьбам журналистов высказывающих экспертное мнение о "выступлении" двух "звезд".
Эта дискуссия - результат напряженных переговоров, включивших в себя всю историю предшествовавших телевизионных дебатов. Выбор канала и времени ее проведения был не случаен: она прошла по каналу ТФ1 воскресным вечером как раз перед фильмом, потому что этот канал мог дать наилучший вариант "спонтанной" аудитории, называемый на телевизионном жаргоне "кусок для мясника" [19]. Сама канва спора и порядок обсуждения различных тем были спланированы в зависимости от прогнозируемого объема аудитории, рост которой предполагался с приближением часа "традиционной встречи с воскресным фильмом". "Мы решили отдать "звездное" место теме внешней политики, свидетельствует один из журналистов, участвовавший в подготовке и арбитраже дискуссии. Лучшие удары будут нанесены не на этом участке. Но это позволит рассеянным или запоздавшим телезрителям занять свои места у телевизора. Зато на следующие раунды мы оставили экономические и политические проблемы, по поводу которых участники спора не смогут не устроить зрелищной схватки" [20]. Окончательная дата передачи была выбрана из нескольких вариантов с учетом чисто политических стратегий двух лидеров, которые оба пожелали установить дату, наиболее благоприятную/175/ для них с политической точки зрения. Выбор журналистов, судивших спор (участие которых сводится к наблюдению за хронометром, измеряющим время выступлений, и к напоминанию "участникам спора" тем, которые они, следуя предварительной договоренности, должны обсуждать,), тем не менее составляет предмет сложных переговоров: один журналист не принимается одной стороной, так как предложен другой, второй - потому что он слишком политически заметен, третий - потому что слишком болтлив и способен отвлечь внимание от "звезды", четвертый - так как он уже участвует в другой политической передаче.