Делай со мной что захочешь
Шрифт:
Элина закрыла глаза. Ей было плохо от сознания своей вины, слегка пошатывало, и голова кружилась от облегчения, от воспоминаний о любви, обдававших ее теплом, любви ее возлюбленного, которую она еще ощущала всем телом… Муж говорил с ней издалека, заверял, что жив. Что вне опасности. Она чувствовала, что как-то ответственна за все это, за то, что случилось с ним, хотя и не знает, что именно случилось, и он вроде бы не хочет ей этого говорить. Она произнесла: Мне прилететь?..
— Господи, нет, конечно, — резко сказал Марвин. — Нет. Они только поднимут вокруг тебя шум, будут глазеть на тебя. Ситуация получилась весьма дикая — я не говорил тебе об этом деле, чтобы ты не волновалась, но ведь главное в том, что… Я продолжаю тут откапывать потрясающие факты, так что некоторые весьма могущественные люди забеспокоились… Даже судье стало не по себе, и я снова буду пытаться перевести дело в другой судебный округ — Собственно, если до тебя дойдет, Элина, слух, что нас подстрелили, то знай, что это не совсем так. Пули только прошили хвост, а это далеко и от меня и от пилота. Самолет разбился потому, что пилот поддался панике, а вовсе rte потому, что его подстрелили… и… словом… Я не хочу сейчас вдаваться в подробности, Элина, но не волнуйся: я в полном порядке. Очень скоро мы с тобой будем со смехом вспоминать об этом. Так что не волнуйся, хорошо? И не смотри передачи новостей, обещаешь? И не читай газет!
Элина обещала.
7. — Его собственный клиент пытался подстрелить его, — сказал Джек. — Я знаю, ты не хочешь об этом слышать, и я не хочу об этом говорить, но хочу, чтобы ты знала, что за… какого рода жизнь он ведет.
Элина молчала.
Джек повернулся и посмотрел на нее. Без улыбки.
— Неужели ты считаешь, что в жизни нет ничего серьезного, Элина? Совсем ничего?
— Я так не считаю, — смиренно сказала Элина.
— Неправда. Неправда, считаешь. Просто ты говоришь то, что, как тебе представляется, мне хотелось бы услышать, — сказал он. — А дело в том… что ты не думаешь о жизни.
— Я не знаю, — сказала Элина.
Джек расхохотался. Откинулся на подушки и расхохотался. А потом начал длинный монолог — монолог, исполненный черного юмора, о том, как он может умереть: его могут сшибить машиной, утопить, Марвин может напустить на него своих псов. Он уже не раз разглагольствовал на эту тему, и Элина не знала, не следует ли ей оскорбиться: какое он имеет право считать, что она замужем за убийцей?
А у него уже пропал интерес поддразнивать ее. Он лежал молча, забыв о ее присутствии. Элина слышала, как тикают его часы.
— О, черт, — сказал он. — Жалею я, что полетел тогда в Сан-Франциско… не следовало мне так рисковать. Это единственный поступок в жизни, который я не могу себе объяснить. Я никогда тебе этого не прощу.
А Элина подумала: «Он боится умереть».Они, казалось, находились в разных измерениях: он думал, прикидывал, настороженный и живой, в то время как Элина, словно олицетворяя собою наступивший в нем после вспышки страсти покой, овладевшее им чувство умиротворения, завершенности, лежала как в тумане, не ощущая своего тела. Она не спорила с ним, а молчала.
Джек вскочил и сказал со злым смешком:
— Ты, значит, согласна со мной? — И принялся искать сигареты в груде одежды. — Или как? Неужели тебе все безразлично?
— Мой муж не убьет тебя, — сказала Элина. — Поверь мне, пожалуйста. Этого не может быть.
— Не может? А почему?
— Такого не бывает.
— Обычно — нет. С таким человеком, как я, — нет. Никогда. Я недостаточно важная особа. Но моя добрая судьба катапультировала меня на такие высоты… Я стал теперь привлекать внимание, я замечаю, что люди смотрят на меня. Наверное, потому, что у меня такой счастливый, такой блаженный вид. В конце-то концов, я ведь не обычный человек: я маньяк. Жена вечно спрашивает меня, что со мной, почему во мне столько энергии, почему постель с моей стороны всегда влажная и смятая, почему я всегда так невесело шучу?.. Я ведь никогда столько не шутил до того, как встретил тебя.
— Возможно, это значит, то ты человек несерьезный, беззаботно заметила Элина.
— Нет, это значит как раз противоположное, — сказал Джек. — Шутят только серьезные люди. Нужен ум, духовное развитие, чтобы уметь шутить. Тебе этого не понять.
Элина закрыла глаза. Она слышала, как он ходит по комнате — вот он подошел к окну, прижался к стеклу лбом — у него была такая привычка — бессознательно прижиматься лбом к оконным стеклам, к стенам и дверным косякам; она слышала, как он прерывисто вздохнул.
— Люди преуспевающие — те, с какими ты, Элина, общаешься в Гросс-Пойнте, — они никогда не шутят, потому что им это не нужно. Нормальные мужчины, мужчины, сексуально не озабоченные, не шутят, потому что счастливы, как идиоты. Я это знаю. И такие, как ты, женщины тоже не шутят и не понимают шуток — для этого нужно кое-что выстрадать и обладать умом.
— Да, — ровным голосом произнесла Элина.
— По мере того как меня все глубже засасывает болото наших отношений, я начинаю замечать, что становлюсь все одержимее и одержимее. Я — точно шут. Отпускаю направо и налево нелепые шуточки, веселю людей, которых терпеть не могу, которые являются ко мне домой, скорей всего чтобы поесть на дармовщинку или черт его знает еще зачем. Я развлекаю моих клиентов, мою жену. Есть у меня такой номер — бросаюсь на стену, потом, словно опомнившись, отступаю на несколько шагов, потом снова бросаюсь на стену, снова, опомнившись, отступаю и вытираю со лба кровь, стараясь сохранять бесстрастное выражение, так как нельзя показать, что тебе больно: все удовольствие будет испорчено. Никогда нельзя показывать, что тебе больно. Хочешь, я проделаю для тебя этот номер, Элина?
Элина рассмеялась.
— И есть еще один номер — для развлечения моей жены: я лежу с женщиной в постели и жду, чтобы что-то произошло, но ничего не происходит. Тогда я говорю, что очень устал. А женщина говорит: «Да, ты очень устал, ты слишком много работаешь…» И не говорит того, что думает или что мог бы подумать любой, кому довелось бы такое увидеть. А я соглашаюсь с ней и говорю: «Я очень устал», но не говорю: «Я люблю другую».
Элина нервно рассмеялась и не посмела взглянуть на него.
8. — Ты любишь меня? Ты меня действительно любишь? — то и дело спрашивал он.
Ты, наверно, все выдумываешь.
— …не притворяешься, будто любишь меня?..
А как женщины притворяются? Как?
Ощущение идет, наверно, главным образом от психики, это состояние не физическое, не от природы данное…
С любимым все отступало на задний план, кроме его любви, его потребности в ней. Как только Элина приходила к нему, мир переставал существовать, растворялся. Он так любил ее, так отчаянно жаждал обладать ею, что она, казалось, утрачивала собственное тело и снова обретала тело через него. А потом в ней возникала эта вспышка чистого, самозабвенного торжества, радостного сознания завершенности…