Делай со мной что захочешь
Шрифт:
В зале вспыхнули огни, и Лео, вздрогнув, понял, где он и что пора уходить. Другие мужчины медленно поднимались со своих мест… Тогда и Лео медленно, задумчиво встал и вышел.
На другой день, в полдень, он снова купил билет в кино. Чего-то он не понял в сюжете, какая-то маленькая деталь ускользнула от него. И потом ему очень хотелось снова увидеть сцену с пощечинами… он не мог припомнить, какими они там обменивались репликами… В кассе сидел тот же мужчина, который продал ему билет накануне, и Лео показалось, что кассир узнал его: он как-то странно уставился на Лео. Что бы это значило?..
Какое-то время Лео в тревоге теребил билет. Он думал — стоит ли рисковать и снова смотреть фильм. Если кассир предупрежден полицией и видел фотографию Лео как «разыскиваемого преступника», тогда… тогда… если полиция явится и арестует его, он не сможет совершить самоубийство… а ему страшно было даже подумать о долгой унизительной тяжбе в суде… Но наконец он все-таки решил зайти в кино — хотя бы на часть картины: если придут полицейские, они, конечно же, увидят, что сеанс начинается в 12.05 и кончается в 2.06, считая мультипликации и рекламу, а потом начинается второй фильм и кончается в 3.45… затем идут новости… а к тому времени он уже исчезнет.
Через несколько дней кассир говорил полицейскому сыщику:
Да, это фотография того человека, точно. Я в первый же вечер заприметил его — он показался мне очень странным; потом на другое утро он снова явился, и я сразу его вспомнил. Но я тогда не знал, что его ищет полиция… Так или иначе он у меня, как говорится, не шел из головы, и я решил посмотреть на него еще раз, когда он будет выходить — у меня было такое чувство, что с ним что-то неладно: уж больно странный у него был вид… Но я пропустил, когда он вышел. Я себе наметил смотреть за всеми, кто выходит, — весь день, до полуночи, но этот человек так и не появился.
Сыщик сказал: — Значит, он покинул зал через другой выход.
Нет, другой выход заперт.
Но он же все-таки вышел из кино, — сказал сыщик.
Конечно, я знаю, что вышел. Конечно. Но я не заметил когда.
В конце мая, когда Элина вышла из больницы и они с мужем уже несколько недель жили в Мэйне, им пришел пакет, пересланный из их дома в Гросс-Пойнте. Это была пластинка из очень легкой, прозрачной красной пластмассы. Элина поставила ее на проигрыватель и услышала голос матери:
Всем моим друзьям в Детройте и Мичигане:
Я глубоко и искренне сожалею, что не смогла лично попрощаться с моими дорогими друзьями и что моя свадьба прошла тихо, как событие сугубо личное, в то время как я обещала всем, что будет большой прием. Я знаю, я виновата, что так ужасно всех обманула, но мы с Найгелом всегда хотели, чтобы наша свадьба была скромной, интимной, и мы оба сочли за лучшее держать все втайне даже от ближайших наших друзей…
К тому времени, когда вы будете это слушать, мы с мужем уже обоснуемся в его городском доме на Белгрейв — сквер в Лондоне. Я видела только фотографии дома и площади, но это совершенно прелестно, и те из вас, кто знает меня, поймут, что будет для меня значить такого рода жизнь… Я знаю, что полюблю Лондон и Англию, хотя, конечно, мне будет недоставать бурлящей атмосферы Детройта. Но я уже начала изучать историю моей новой родины и чувствую, что сделаю ее моим постоянным домом, а не буду ощущать себя там «пересаженной» или лишенной родины американкой.
…Тех из вас, кто, так сказать, опередил выстрел и прислал мне подарки, я очень, очень искренне благодарю, и не могу удержаться, чтобы не выразить особую благодарность мистеру Робби Сэйдоффу за его щедрый дар. Так огорчительно, когда не можешь лично выразить свою любовь и благодарность всем детройтским друзьям… Поэтому закончу, сказав просто «до свиданья»… и самые наилучшие пожелания на будущее… от Марии и Найгела Стоков.
Элина много раз проигрывала эту пластинку. Слушая грудной, мелодичный, такой знакомый голос матери, она чувствовала, как у нее начинает щипать глаза, словно туда капнули кислотой, но слез не было: она не плакала. Однажды, когда Марвин услышал, что она ставит пластинку, он вошел в комнату, выключил проигрыватель и мягко сказал:
Элина ставила пластинку еще несколько раз, когда мужа не было дома. Затем однажды до нее вдруг дошло, что она уже какое-то время — недели две или три — не ставит ее, тогда она старательно протерла пластинку мягкой замшей, сунула в чехол без названия и поставила вместе с пластинками Марвина — между «Шехерезадой» и «Смертью и просветлением» Штрауса.
Номер: 0187425. Тюрьма штата Мичиган
17 августа 1972 г.
Ваша Честь!
У меня ушло несколько недель на то, чтобы создать этот документ, ввиду физических недугов и общей депрессии. Но я понял, что лишь прямая и откровенная апелляция на разумных законных основаниях может произвести какое-либо впечатление на Вас и на тот мир, который Вы представляете. Я прав? Одновременно я отправляю верному другу на воле копии настоящего письма и приложенной к нему памятной записки на хранение. Я теперь понял, что такого рода предосторожность необходима, чтобы люди вроде Вас не могли употребить во зло свою власть.
Судья Куто, я хочу, чтобы все это было зафиксировано не только в суде штата Мичиган, но и в Верховном суде Соединенных Штатов, который, я уверен, со временем рассмотрит мою апелляцию и решит дело в мою пользу, а также хочу довести до сведения всего мира. Я хочу, чтобы и Вы зафиксировали это в своем сознании, как человек, как индивидуум, и, надеюсь, Вы со всем вниманием выслушаете меня.
Я перечислю Вам серию действий, которые намерен предпринять:
Во-первых, я обращусь с просьбой в судейскую коллегию еще раз изучить во всех деталях протоколы моего процесса. Это должно быть сделано незамедлительно, причем объективным, справедливым человеком, никак не связанным с судом штата Мичиган. Я прошу Вашу Честь выделить беспристрастного эксперта для этой цели. Этот эксперт, несомненно, придет к выводу, что заместитель прокурора позволил себе немало утверждений и обвинений в мой адрес, причем никто его не прервал, и все это было выслушано присяжными, хотя он не имел права так говорить, ибо в своей ненависти ко мне он забывал о необходимости представить требуемые законом улики, что было для меня постоянным источником изумления и огорчения. Более того: в протоколе зафиксированы возражения со стороны моего адвоката, мистера Джека Моррисси из Детройта, штат Мичиган, которые Ваша Честь соизволили игнорировать. Беспристрастный эксперт не может не прийти к выводу, что Вы судили меня не по справедливости и что вынесенный мне приговор должен быть отменен.
Во-вторых, ставлю Вас в известность, что я подаю жалобу на Вас лично как на судью, а также на полицейского комиссара города Детройта, требуя, чтобы беспристрастный третейский суд занялся разбором вышеупомянутой моей просьбы.
В-третьих, ставлю Вас в известность настоящим письмом, что подаю на Вас иск в Федеральный суд в Детройте не менее чем на 1 миллион долларов за то, что Вы грубо нарушили мои конституционные и гражданские права, приговорив меня, Мередита Доу, к тюремному заключению сроком от 8 до 10 лет в одной из тюрем штата Мичиган. Этот приговор, вынесенный Вами, Ваша Честь, судьей Карлом Куто, в понедельник, 5 июня 1972 года, на заседании в Доме правосудия города Детройта, ограничивает мою свободу передвижения из любой точки страны в любую другую ее точку, то есть урезает права, гарантированные всем гражданам Соединенных Штатов нашей конституцией. В дополнение должен довести до Вашего сведения, что этот приговор является жестоким и необычным наказанием, поскольку я не просто заключен в тюрьму, а в больничную палату, и меня крайне деморализует лицезрение окружающих меня бед и мое собственное немощное состояние. Я стал замечать, что во мне то и дело вспыхивает страх по поводу ближайшего будущего (а мне вскоре предстоит еще одна операция позвоночника) и по поводу моего будущего вообще, равно как и будущего этой злосчастной обреченной страны.