Делай со мной что захочешь
Шрифт:
— Как только ты почувствовала, что у тебя защипало глаза, ты должна была сказать мне, — продолжала Ардис.
— Извини, — сказала Элина.
— Ты умница, что сидишь так смирно, — сказала Ардис, — но, если это еще раз случится, ты тут же должна мне сказать… Если… если, конечно, ты не вздумала стать плохой девочкой и не работать завтра… В этом причина, Элина?
— Нет.
— Ты хотела, чтобы у тебя заслезились глаза, чтобы они стали красные, некрасивые и ты завтра не могла работать?.. Элина, говори правду. Это так?
— Нет, — с несчастным видом сказала Элина.
Ардис посмотрела на мужчину. И безвольно уронила руки на стол.
— Иной раз я просто не в состоянии с ней справиться, я не могу ее понять. Она очень скрытная для своего возраста. По-моему, она строит из себя дурочку, просто чтобы не работать. Элина, душенька, скажи лучше правду. Неужели ты действительно такая дурочка, что целый час смотрела на юпитеры и молчала? И ты хочешь, чтобы я этому поверила?
Элина собралась извиниться, но никак не могла произнести нужных слов.
— Ну? — сказала Ардис.
— Я…
— Ты хочешь, чтобы я поверила, будто девочка твоих лет может довести себя, по сути дела, до слепоты и ничего не сказать? Хочешь, чтобы я этому поверила? О, Господи, — вздохнула Ардис. Элина ждала. Глаза у нее жгло от стыда. Через некоторое время Ардис принялась рассказывать мужчине о том, как трудно приходится Элине в школе: — …просто не знаю, что с ней будет… — и о том, как трудно приходится ей, разведенной женщине, женщине, на всю жизнь обреченной нести ответственность за ребенка: ведь муж бросил ее и алиментов не платит. — Он настоящий уголовник, его ищут в полудюжине штатов, с таким человеком и нормального-то ребенка не вырастишь. — Мужчина принялся утешать ее, и голос Ардис постепенно зазвучал мягче: Элина сразу почувствовала, как все изменилось. Ардис сказала: — Но… в общем-то… я не могу жаловаться, верно? Она, право же, настоящая куколка. Такая миленькая. Вы когда-нибудь видели, чтобы девочка в ее возрасте была до такой степени профессиональна — это же прирожденная модель. Будто маленькая взрослая, верно?.. Просто удивительно, как она старается не показывать своих чувств и не плакать, даже если ей больно. Я бы так не могла. Я иной раз даже думаю, да чувствует ли она боль, как другие дети…
Мужчина сказал ей — Вас надо заключить в золотую рамку. — И она смеялась, смеялась.
Потом сказала — И навсегда?..
И навсегда — сказал мужчина.
А она смеялась.
Мистер Карман сцепил руки на животе и сказал, что это серьезно: жизнь — штука серьезная; всем людям — а особенно ребенку — нужна упорядоченная жизнь.
Ардис рассмеялась.
— Но я говорю серьезно, — возразил он. — Я говорю не просто так… Вы должны подумать о вашей девочке, если не думаете о себе.
— Подумать о ней! — воскликнула Ардис. — Как будто я думаю о чем-то другом…
Мистер Карман сидел с Элиной, пока Ардис одевалась в другой комнате, неплотно прикрыв дверь, чтобы можно было переговариваться. Улыбаясь, он просматривал учебники девочки; он всегда что-то доставал для нее из карманов — конфетки в блестящей обертке, булочки с маком, разные разности, которые Элина брала с собой в школу, а на другое утро раздавала подружкам. Однажды он подарил ей колечко с жемчужинкой, и она его тоже отдала шумной, веселой девочке с конским хвостом, сидевшей позади нее, — та была настолько удивлена подарком, что даже не поблагодарила.
— Да, Ардис, надо вам постараться упорядочить свою жизнь — ради вашего ребенка и вас самой, — произнес мистер Карман. Он ни разу не посмотрел в сторону спальни, в сторону приоткрытой двери, даже когда Ардис не отвечала ему. — К примеру, вчера — вчера я пытался вам дозвониться, а вас не было дома…
— Вчера я возила Элину к доктору, — откликнулась Ардис.
— Что? К доктору? Зачем?
— Она такая хрупкая и так легко простуживается… вы же знаете — она ведь может вообще никогда не войти в норму…
— Что? Она больна? — переспросил мистер Карман. И строго посмотрел на Элину. — К какому же доктору вы ее возили?
— Ох, не знаю, — отозвалась Ардис из другой комнаты: голос ее звучал глухо. — К какому-то специалисту — вечно одна и та же история: все они требуют денег, их интересуют только деньги…
— А вы показывали ее доктору Ренфру? Я еще говорил вам о нем!
— Ох, не знаю, все они запрашивают такие деньги, — сказала Ардис.
— Но, Ардис, Ардис, вы только скажите мне, сколько…
Тут Ардис появилась — растрепанная, прижав руку к горлу. Она смотрела на мистера Кармана.
— Мне неприятно обременять вас моими делами, — сказала она.
Он встал и, взяв ее за руки, притянул к себе.
— Вы только скажите мне, Ардис… — молвил он, — …прошу вас…
Они заговорили о деньгах. Элина все это уже не раз слышала: она знала, что вот сейчас мать вздохнет, лихорадочно обведет взглядом комнату. А мистер Карман будет держать ее руки, смотреть ей в лицо, улыбаться.
— Но у вас же есть семья, — сказала Ардис.
— Семья! Взрослые дети, которые не нуждаются во мне, и жена… жена… ну, я не стану говорить о ней, но она во мне тоже не нуждается — во всяком случае, не в такой мере, как вы.
Он был дородный, с широченными покатыми плечами. Волосы у него были жирные, с проседью, брови — густые, сходившиеся на переносице, грустные. Иной раз он смотрел на Ардис — этакий большой потный медведь — и не смел до нее дотронуться; глаза его затуманивались, увлажнялись, золотисто светились, становились очень нежными.
— Ардис, — мягко сказал он, — ну в чем еще для мужчины может быть счастье? Только в том, чтобы поставить кого-то на пьедестал и любить и почитать больше, чем себя…
Случалось, они говорили о том, чтобы вместе уехать из Кливленда — конечно, с Элиной. И сердце у Элины радостно подпрыгивало. Но почти тут же Ардис говорила: — Нет, я не могу. У вас же семья.
— Ну, зачем, зачем вы это говорите? Вы же мучаете меня!
— Я не могу на это пойти.
— Ардис, между моей женою и мной ничего нет. Ничего. Уже много лет. Столько лет, сколько вам, Ардис, представьте себе… А вы понимаете, что это значит — жить так долго без любви? Без красоты? Жизнь теряет свой смысл, свою ценность, если человек не способен превратить мир в нечто прекрасное и неизменное, — неужели вы мне в этом откажете?