Дельфиний мыс
Шрифт:
— Я понимаю вас, Валентина, — сказал Карпов. — В жизни так много зависит от жилья… Разве можно чувствовать себя человеком в какой-нибудь халупе, без всяких удобств, без надежной крыши над головой, без уюта и тишины?..
Он продолжал развивать свою мысль, и временами в его речь вплетался голос телевизионного диктора, долетавший из-за стенки.
Одик пристально смотрел ему в лицо — крупно вылепленное, большеносое, с суровой поперечной складкой на загорелом лбу — и думал: такой ли он, как о нем говорят мальчишки? Не очень похоже… Но зачем он отгородил пляж? Почему так заставляет работать сестру Пелагею? Почему
Весь этот день Одик жил с каким-то смутным, тревожным чувством на душе и, чтобы поскорей отделаться от него, пораньше лег. Лег и мгновенно уснул и не слышал, как ложились родители, как кашляла где-то за окнами Пелагея и трубил на море катер…
Проснулся Одик от криков. Он вскочил, подбежал к окну и в ужасе отпрянул от него. Сад был залит резким электрическим светом, в нем метались какие-то тени и раздавались крики. Вот-вот начнут стрелять, палить из пистолетов, а может, и бросать гранаты. И Одик, чтобы в него не попали, прижался к стенке у окна.
Мама с отцом крепко спали, Оля беспокойно шевелилась. Еще мгновение и Одик вскрикнул: огромное стекло их комнаты с оглушительным звоном рассыпалось, и весь дом, казалось, содрогнулся.
Мама с отцом вскочили с тахты.
Оля спросонья заревела.
Стало слышно, как по дому забегали. Захлопали двери. Со двора донеслись испуганные голоса и крики.
— Что здесь делается? — спросил отец, протирая глаза.
У Одика тряслись губы. Отец торопливо застегивал пижаму, мама накинула легкий халат, а Оля, как спала, в трусиках, стояла в кровати на коленях, сонная, заплаканная, и смотрела на Одика.
«Грабители!» — мелькнуло у него.
Отец подошел к двери и взялся за ключ.
— Не смей! — прошептала мама и, опасливо поглядывая в окно, стала собирать с пола осколки. — Хочешь, чтобы ножом пырнули?
Крики в саду утихли, только отчетливо слышался громкий, со скрытой радостью голос Карпова:
— Жаль, одного схватили! Завтра мы с ним потолкуем. А теперь — спать!
Одик не знал, спал ли Георгий Никанорович, Лиля и другие жильцы дома, сам же он уснул только под утро, когда на море уже шли первые купальщики с полотенцами через плечо. Отец с мамой тоже, кажется, глаз не сомкнули, потому что лица у них были посеревшие, опухшие. Утром Одик узнал, что это был налет — местное хулиганье решило обобрать всю клубнику и черешню. Но нашкодить они, можно сказать, не успели: Пелагея, спавшая в сарае, услышала шум, включила свет и всех разбудила. Убегая, кто-то из налетчиков в бессильной злобе бросил в окно камень.
Она стояла возле дома и, убиваясь, причитала:
— Вот паскудники! Вот бы я их!.. — Она грозила кулаком каменному сараю.
Лиля, в красном мятом сарафане, в тапках на босу ногу, поправляя черные косы на голове, нервно ходила по дорожкам сада, еще более красивая от возбуждения, и говорила:
— Вандалы! Розы зачем же ломать было?
Виталик стоял у сарая и, показывая пальцем на дверь, требовал:
— Надо вызвать милицию, а то удерет!
— Не удерет, — сказал Георгий Никанорович, — от меня он не удерет.
— А что ты с ним будешь делать? — спросил Виталик. — Их надо проучить раз и навсегда! Если ты не можешь, я сам сбегаю в милицию.
— Замолкни, — сказал Георгий Никанорович.
— Они бьют стекла, топчут клубнику и рвут абрикосы, они нам спать не дают, а ты что, жалеешь их?
— Ты мне сегодня не нужен, иди погуляй по городу.
— Не хочу я гулять… Здесь такое дело, а ты — гулять!
— Пошел отсюда вон! — закричал Карпов, раздражаясь. — Ну? Что тебе говорят!
Виталик надулся, крутнул плечом и быстро пошел, почти побежал к калитке. Между тем из дому вышли отец с мамой.
Одик показал им на сарай и шепнул:
— Поймали…
— Очень приятно, — сказал отец. — Дойти до такой наглости! Они ведь могли голову пробить камнем.
— Это ужасно, — все еще бледная от бессонной ночи, сказала мама. — Я думала, мы тут в полной безопасности.
Одику было страшновато и, признаться, жутко интересно, чем все это кончится. Он даже не пошел на пляж, как мама ни звала его. Чтобы не показать виду, что все это очень волнует его, он остался в комнате, сказав, что скоро придет. Когда все ушли, он спустился с террасы, никто, кажется, не заметил его — и бесшумно, с обратной стороны, подкрался к сараю. Это был большой прочный сарай из пористого желтоватого ракушечника. И все-таки, несмотря на толщину его стен, Одик, припав ухом к камню, услышал изнутри голос Георгия Никаноровича.
— Ну, не надумал еще?
— Нет, — негромко сказал кто-то, и голос показался Одику знакомым.
— Я человек добрый и не хочу тебе угрожать… Но ты думаешь, отцу будет приятно, если в ресторане его начальство узнает о твоем поведении? Я бы мог тебя отвести в милицию, тебе б записали привод и взяли на учет, а может, и крупно оштрафовали отца. Но это не в моей манере…
«Какой он добрый!» — удивился Одик.
— Что вы хотите от меня? — спросил пойманный, и Одик вздрогнул от волнения: конечно, он не ошибся — голос принадлежал Ильке… Да, да, это был он! Значит, вот кто совершил сегодня налет на их дом. Так ему и надо, типус! Только издеваться и подтрунивать может!
— Ничего особого, — сказал Карпов. — Ответь, пожалуйста, только на один вопрос: кто был с тобой? Я, со своей стороны, даю слово, что не выдам тебя.
— Я не знаю, — упрямо сказал Илька.
«Молодцом, — мелькнуло у Одика, — а может, это совсем не Илька?»
— Занятно! — усмехнулся Георгий Никанорович. — Налетели, потоптали, помяли все, выбили стекло — целая банда! — а ты никого не знаешь?
Илька молчал.
— Ну хорошо, подумай еще. Я буду держать здесь тебя, пока родители не хватятся и не обратятся в милицию, и тогда…
В это время Одик услышал сзади шелест и хруст и, вздрогнув, обернулся. Пелагея ползала на коленях в грядках с корзиной и собирала клубнику. Одик зашел за угол сарая и услышал, как туго проскрежетала дверь, из сарая вышел Карпов, плотно запер его. И пошел к дому.
Лоб у Одика горел. Что делать?
Он быстро скользнул к двери и шепнул сквозь щель:
— Это ты, Илька?
— Я, — раздалось у самых дверей. — Слушай, мальчик, выручи. Выпусти меня отсюда.
На двери висел большой замок. Одик и представить не мог, как снять его. Вырвать пробой? Но чем? И потом, почему он должен рисковать из-за Ильки, который причинил ему столько неприятностей?