Дели-акыз

Чарская Лидия Алексеевна

— Ты, Фатима?

— Я!

При свете серебряного месяца, заливающего горницу, она видит стройный силуэт татарки.

— Скорее, мой яхонт, скорее… Ступай за мною, пока не проснулись старухи… — слышится нервный шепот Фатимы.

— А Глаша? — также тихо роняет Селтонет.

— Она… И она…

Проходит две-три минуты. Из нарядной горницы вдоль узкого коридора крадется уже не одна Фигура, а две. Фатима впереди, Селтонет сзади. Перед наглухо закрытой каморкой Глаши обе останавливаются… Щелкает задвижка… И с легким возгласом радости

Глаша падает на грудь Селтонет…

ГЛАВА VII

Снова открывается и с легким скрипом закрывается дверь… Скользят вдоль узких сеней три тени… Не доходя до порога, Фатима, идущая впереди, внезапно останавливается и прикладывает палец к губам:

— Здесь спальня Зюльмы и Аминат. Я пройду туда и принесу все, что надо… Вы переоденетесь в саду. Ну, храни вас Пророк! Ждите меня… Я сию минуту, — шептала чуть слышно Фатима и исчезла.

Селтонет и Глаша, замирая от страха, тесно прижавшись одна к другой, стоят бледные, как призраки, в тесных сенях. Не приведи Бог, кто-нибудь заглянет сюда, в этот уголок дома, и тогда они пропали. Не увидеть им тогда Гори и Джаваховского Гнезда, как своих ушей!

Фатима точно нарочно медлит. Тянутся минуты, как часы… Мучительно долгие минуты. Вот она, наконец, появилась с узлом в руках.

— Фатима! Слава Богу! Слава Аллаху! — вздыхают обе.

— Готово… Все готово… Теперь за мною в сад… — слышится едва внятно тревожный шепот среди мертвой тишины.

Серебряный месяц льет прозрачный, млечный свет. Сказочно-прекрасными кажутся в его бледном сиянии кусты азалий и роз… Легкий седой туман клубится из бездны… И на таинственном причудливой Формы небе бродят облака.

Но Глаше и Селте не до красоты ночи… Их мысли горят… Их руки трепещут от волнения… Лихорадочны их движения, когда в беседке из ползучего винограда и роз, чудесно укрытой в дальнем углу двора-сада, они надевают, поверх надетого на них чужого платья, еще другое.

Предусмотрительная Фатима надевает на Селту наряд Аминат, предварительно окутав девушку теплою шалью, дабы придать её тонкой Фигуре некоторое сходство с неуклюжей толстухой Аминат.

Что же касается Глаши, то с ней дело обстоит куда лучше. Старая Зюльма не велика ростом и достаточно худа… Её бешмет и шальвары, конечно, несколько велики Глаше, но сейчас весьма кстати. Обычные чадры, без которых не выйдет на улицу ни одна восточная замужняя женщина, закутывают их головы, лица и отчасти Фигуры.

— Сама родная мать не узнала бы, вот как нарядила вас Фатима… Ну, а теперь счастливо бы выбраться за ворота, а там добрый путь и да хранят вас ангелы Аллаха! — все тем же шепотом роняет молодая татарка и, сделав знак обеим спутницам следовать за нею, спешно шагает вперед. Глаша, изображающая собою старую Зюльму, идет за нею последней, вперевалку двигается закутанная в шали и бешмет Селтонет, подражая походке толстухи Аминат.

Месяц выплыл и снова спрятался за свою облачную завесу. Где-то, оставив недолгий огненный след, покатилась по небу звезда…

«Чья-то душа это… хорошо бы, если бы она помолилась за нас с Селтой, за благополучный исход нашего бегства», — подумала Глаша, заметив звезду.

В тот же миг послышался снова шепот Фатимы.

— Тихо… Теперь тихо… и ничего не говорите… Не надо говорить… Одна Фатима говорить станет… Одну Фатиму слушать надо… — шептала на ухо Глаше молодая татарка.

Потом она сказала несколько слов по-татарски Селтонет. И вдруг громко и весело рассмеялась, заставив вздрогнуть от испуга и неожиданности своих спутниц. Этот смех веселым раскатистым эхо повторили горы и разбудили человека, дремавшего у ворот.

Это был Бекир, нанятый сторожить дом, главное, пленниц.

При виде трех женских Фигур, приближающихся со смехом к воротам, он вскочил с камня, на котором дремал и схватился было за винтовку.

— С каких пор джигиты воюют со слабыми женщинами? — насмешливо бросила ему, поймав его движение, Фатима и снова звонко рассмеялась. И снова горы повторили этот звонкий смех.

Бекир сконфузился, узнав младшую хозяйку.

— Селям, — почтительно произнес он приветствие и приклонил руку ко лбу, губам и сердцу.

Но Фатима изо всех сил дернула его за рукав бешмета.

— Что ты, или черные демоны помутили твой разум? Или детей в твоем ауле с детства не учат почитать старших?.. Разве ты не видишь старшую хозяйку, госпожу Зюльму, и вторую супругу твоего господина, госпожу Аминат, что отдаешь «селям» раньше мне, самой младшей?

Еще больше, по-видимому, смутился и растерялся Бекир.

— Госпоже Зюльме селям… Госпоже Аминат селям, — бормотал он, как бы извиняющимся голосом.

— То-то же… А то можно было думать, что обычаев не знаешь, — важно произнесла Фатима, первая выходя за ворота.

Сильно бились сердечки Глаши и Селтонет, когда они медленным, рассчитанным шагом двинулись мимо озадаченного и сконфуженного Бекира.

А Фатима тем временем, чтобы не возбудить и дальше подозрений, громко говорила по-татарски.

— Ну вот, госпожа, ну вот, Фатима тебе же сказала, на воздухе — благодать! Свежо, как под крылом ангела Аллаха! И перестанет болеть твоя голова, госпожа Зюльма. Вон там, внизу, под ручьем, еще будет лучше… И если хочешь совсем поправиться, намочи конец чадры в студеной воде потока и потри ею виски… Сразу боль утихнет…

И, болтая так без удержу, она первая скользнула по тропинке вдоль ската.

Мнимые Зюльма и Аминат поспешили за нею.

«Спасены»! — вихрем пронеслось в голове каждой из них.

Но в ту минуту, когда ворота и сонный Бекир исчезли позади в ночном сумраке, неожиданно со стороны дома раздался громкий, визгливый голос настоящей Зюльмы, кричавшей по-татарски во все горло:

— Они бежали! Обе бежали! Сам шайтан и горные демоны помогли девчонкам! Бекир! Ахмет! Рагим, сын мой! В погоню за ними! Скорей в погоню! Не то нас всех со свету сживет наш повелитель!