Дели-акыз
Шрифт:
— Персиковое варенье еще полбеды, положим, куда ни шло. А вот Аршак мне говорил, что старая торговка Саломе с майдана приходила жаловаться на то, что ты задавила её курицу копытами Ворона. Да?
О, это уже слишком! В этом уже Глаша не признавала себя виновной ничуть. Чем все она виновата, в самом деле, что глупая курица подвернулась как раз в ту самую минуту, когда она, Глаша, летела во весь опор по майдану, чтобы добыть перед закрытием лавок лент на лавровый и розовый венок, который они готовили для так долго ожидаемой дорогой приезжей. Никак не предполагала Глаша, что история с курицей обнаружится в конце концов. Ведь и так уже ее на славу выбранила
3
Безумная девчонка.
Когда чернокудрая с чарующими, как звезды востока, глазами юная княжна Нина Джаваха-оглы-Джамата носилась на своем Шалом по горным стремнинам и цветущим долинам Грузии, все с восторгом смотрели на нее, восхищались её удалью, красотою… А когда она, Глаша, мчится, подражая княгине Нине по узким улицам Гори, то вместо выражений восторга и восхищенья, она слышит только одни крики, угрозы и брань торговок.
Утешает ее только то, что прозвание «Дели-акыз» получала не раз и сама княжна Нина Джаваха — образец, идеал Глаши.
«Курица… Ну да, конечно, жаль курицы, что и говорить, но ведь раз ее раздавили — дело уже непоправимое. Курица не игрушка, она живая. А раз ее нельзя склеить и поправить, то нечего и пилить за нее. Сделанного не вернешь, пора додуматься об этом умному Валю».
Глаша бросает сердитые взгляды в сторону досадившего ей юноши.
— Нет, она очаровательна, эта девица с её невозмутимостью! — хохочет последний. — Пожалуй, я заплачу за погибшую курицу старой торговке, но, милейшая, да будет сие в первый и в последний раз. Впредь прошу не давать воли вашим дурным привычкам… А, Селим, дружище! Здорово! Ну, как поживаешь, кабарда? Замучил вас, небось, всех князь Андро, ваш сотник, весенней стрельбой из винтовок — приветствовал Селима Валентин, выждав мгновенье, когда Сандро, обняв приехавшего названного брата, отошел в сторону.
— Стрельба — хорошее дело. Будет война, стрельба пригодится. Белый царь дорожит метким глазом и сильною рукой, — сверкая белыми как кипень зубами, улыбается молодой хорунжий.
Сандро с завистью взглядывает на него. Счастливец, право, этот Селим. В 18 лет уже надел офицерские погоны. А ему, Сандро, уже двадцать и он еще не у дела. Правда, он сам, Сандро Донадзе, не пожелал расставаться с «Другом», со своею приемной матерью княжной Ниной, и, вместо того, чтобы поступать в корпус в далекой русской столице, предпочел посещать училище в Гори, чтобы жить в «Гнезде» я помогать каждую минуту Нине Бек-Израил. Зато только осенью он поступит в вольноопределяющиеся и через два года, должно быть, наденет желанные офицерские погоны.
— Едут! Они едут! Уже близко! Ура!..
Как вихрь исчезли в голове Сандро мечты и думы о том, что было, и что будет.
Белокурая, с льняной косичкой и пуговицеобразным носиком, с карими бойкими глазенками Глаша стремительно летит по аллее от главного входа в усадьбу и кричит пронзительно на весь сад:
— Едут! Едут! Уже завернули за поворот аллеи! Теперь скоро уже, скоро!..
Потом Глаша снова поворачивает обратно и, как безумная, несется вдоль чинаровой аллеи, к воротам.
В минуту она успевает скрыться из вида, скрыться так быстро, что никто не может уследить за вей. Эта девочка — огонь. Надо десятки пар глаз, чтобы доглядеть за Глашей…. Да и некогда думать о ней сию минуту. На галерее сейчас происходит отчаянная суета.
— Мы не успели доплести гирлянды, тетя Люда. Что делать? Какая жалость! — и кроткое личико Гемы полно отчаяния.
— Ах, как могли мы так оплошать, — снова печалится юная грузинка.
Тетя Люда волнуется не меньше её, хотя всячески и старается подавить в себе это волнение.
— Ничего, дети, ничего… Мы бросим ей под ноги оставшийся букет роз или осыплем ее ими.
— Да, да, прекрасная мысль! Хорошо!
— А теперь скорее встречать их! Вперед!
И с живостью молоденькой девушки Людмила Александровна сбегает с крыльца и несется по чинаровой аллее.
Молодежь спешит за нею к воротам, захватив с собою все оставшиеся на галерее розы.
У ворот усадьбы стоит кабриолет, хорошо знакомый молодежи. Старый, как лунь седой казак Михак, давнишний слуга джаваховского дома, прослуживший не одному поколению горийских князей, важный и суровый с виду, сидит на заднем сиденье и управляет гнедым Шахом.
Из кабриолета легко, как птичка, выскакивает девушка лет двадцати, белокурая, стройная, с васильковыми глазами, изящная, как переодетая принцесса.
За нею спокойно сходит её старшая спутница, ездившая встречать ее на горийский вокзал, девушка с энергичным смуглым лицом кавказского типа, с характерными сросшимися бровями, с тесно сжатым ртом, обличающим недюжинную волю, с глазами, властными, решительными, смелыми и чуть печальными в одно и то же время.
Первая из спутниц — одна из питомиц «Джаваховского Гнезда» Даня, иди Надежда Ларина, только что окончившая петроградскую консерваторию, курс игры на арфе, и теперь, после почти пятилетнего отсутствия, возвращавшаяся домой.
Вторая, на вид не более двадцати трех лет особа, известная не только в Гори, Мцхете и Тифлисе, но и в далеких Дагестанских лезгинских аулах, названная, по имени её приемного отца, Нина Арсеньевна Бек-Израил, княжна Джаваха.
ГЛАВА II
— Привет вновь прибывшей!
— Даня, милая, наконец-то ты снова дома!
— Входи с благословением Аллаха!
— Данечка! Даня! Здравствуй!
— Честь имею приветствовать вновь вскормленный нашей родиной великий талант!
О, этот Валь! Он не может без шуток.
Дождь алых, пурпуровых, белых и палевых роз падает на Даню… Под ногами её целый ковер прелестных, дурманящих ароматом, цветов. Вокруг — сияющие, родные, милые лица. О, какие милые, какие родные!
— Гема, Гемочка, тетя Люда, Валь, Сандро, Селим, Маруся, Селтонет и Глаша. Общая любимица Глаша!..
Васильковые глаза Дани влажны, точеное личико, обычно бледное, пылает теперь от волнения и счастья.