Дело № 306. Волк. Вор-невидимка
Шрифт:
Турбаев на секунду оторвал взгляд от справки и пояснил:
— Об этом подробно изложено в книге о Нюрнбергском процессе над гитлеровскими военными преступниками, — и продолжал читать справку:
— «После войны Магда Тотгаст осуждена на двадцать лет заключения, которое отбывала в американской зоне послевоенной Германии. Была досрочно освобождена и обучалась в шпионско-диверсионной школе под Мюнхеном.
По окончании курса была снабжена фальшивыми советскими документами, шифрами, кодами, оружием, ядами и вместе с другими диверсантами, ныне задержанными работниками госбезопасности, переброшена на территорию СССР.
Магде Тотгаст было предписано пробраться в Москву, поступить на службу фармацевтом
По замыслу руководителей Магды Тотгаст, аптека, куда ежедневно приходят сотни людей и сдают бумажки с рецептами, должна была стать идеальным местом явки и „почтовым ящиком“ тайной агентуры. Магде Тотгаст также было поручено вербовать тех лиц, местонахождение которых ей указали.
Но над шпионско-диверсантским гнездом нависла угроза провала. Учительница 670-й школы В. П. Некрасова могла разоблачить матерую преступницу „Рыжую Магду“. Не зная, как ей поступить, Тотгаст вступила в шифрованную связь с резидентом своей группы, именуемым Семеном Семеновичем, и получила от него указание любыми средствами сохранить явку в аптеке, а учительницу Некрасову ликвидировать».
— Семен Семенович? — переспросил Градов. — Стало быть, телеграмма, адресованная Карасевой, была подписана резидентом…
— Ну, — сказал Турбаев, — остальное вы сами хорошо знаете! — И он положил на стол справку. — Я только хочу обратить ваше внимание на то, что, во-первых, диверсантка, совершая политическое преступление, прикрывала его уголовным, то есть обычным наездом на пешехода. И риска меньше, и наказание намного легче! Во-вторых, пыталась довольно ловко направить нас по следам ни в чем не повинной Иркутовой. И, в-третьих, что особенно бросается в глаза, взяла себе в помощники еще ранее завербованный уголовный сброд.
Должен сказать, что грабитель, спекулянт, скупщик краденого, расхититель социалистической собственности, аферист — эти уголовные преступники, спасая свою шкуру, нередко попадают в сети иностранной агентуры. Но такова логика жизни: человек, отколовшийся от советского общества, становится игрушкой в руках врагов нашей Родины…
Москва, 1949–1950 гг.
ВОЛК
1
Ольга сняла со стола синюю скатерть и бережно расстелила на нем большой плотный лист бумаги с ярко-красным заголовком «Конструктор № 10». Она поставила на стол пузырек с клеем, разложила отпечатанные на пишущей машинке статьи, заметки и стихи — да, были, как всегда, и стихи! Забравшись с ногами на стул, молодая женщина устроилась поуютнее и замурлыкала:
А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер, Веселый ветер, веселый ветер!Ольга осторожно наклеила передовицу и, чтобы быстрее просох клей, подула на нее, смешно прищурив глаза. Прочитав заметку о молодых конструкторах, она зачеркнула одну фамилию: этого парня, пожалуй, не стоило критиковать — ведь вчера он сдал наконец чертеж начальнику бюро. Под заметкой Ольга поставила карикатуру на заместителя директора завода: собираясь чихнуть, он морщил нос, и от этого его усы топорщились. Под карикатурой были приведены слова замдиректора, которые он сказал ей, Ольге, редактору стенной газеты: «От всех ваших требований мне и чихнуть некогда».
А как же ей чертить без хорошей туши, кальки, ватманской бумаги?
— Чихай на здоровье, дорогой! — пробормотала она, тщательно разглаживая рисунок.
Заместитель получился очень похожий и смешной. Здорово уловил сходство Коля Басов, ехидный паренек-чертежник, постоянный рисовальщик их стенной газеты. Правда, к карикатуре приложил руку
Вспомнив о Румянцеве, она вздохнула и, встав со стула, посмотрела в окно, за которым угасал морозный, ясный, безветренный день.
Тихо падал редкий снежок, розовея в лучах заходящего солнца. В саду на заиндевелых деревьях суетились, отрывисто каркая, галки. В этом мирном пейзаже Покровского-Стрешнева было что-то вдруг взволновавшее молодую женщину. Она прижала руки к груди и тотчас же опять поймала себя на мысли о Румянцеве.
Ольга любила слушать его рассказы об искусстве, о жизни великих художников, об их страданиях и славе. Но все-таки лучше бы было для него уехать из их домика. А может быть, лучше и для нее? Пожалуй, нет. Ведь он был таким хорошим другом. Всегда после какой-либо невзгоды или размолвки с мужем ей хотелось поговорить с художником, посоветоваться с ним. Румянцев в шутку называл себя «громоотводом» и говорил — это уже всерьез — что, не будь он их соседом, Ольга давно вконец разругалась бы с мужем. Вот и сегодня утром она жаловалась ему на Петра. Иногда ей приходила в голову странная мысль: «Хорошо бы, ах, хорошо бы, если бы ее муж имел такую же открытую, отзывчивую душу, как Румянцев!..»
Любила ли она мужа? Все считали, что Ольга до сих пор влюблена в него. Но вот прошел год. И сейчас Ольге казалось, что все произошло словно во сне. Да, надо бы тогда пристальнее и, быть может, строже вглядеться в человека, с которым она собиралась соединить свою жизнь. Эти встречи с Комаровым на катке, первые робкие рукопожатия, еле ощутимое прикосновение его пальцев к локтю… Потом фигурное катание, стремительные вальсы на льду, провожания… Вдруг непонятная холодность и колкие шутки по адресу Румянцева. А эта чрезмерная почтительность Комарова к Олиной тетке, у которой девушка тогда жила? Комаров неизменно поддакивал старухе, почти заискивал перед ней, окружал ее тысячей мелких забот. Медленно и, вероятно, расчетливо — это и не нравилось Ольге! — он завоевывал расположение неглупой, практичной женщины. Конечно, Ольга-неопытная, почти девочка — решилась выйти замуж за тренера по гимнастике Комарова не без влияния тетки. По-иному сложилась бы ее жизнь, если бы она не уехала из родного города учиться в московском техникуме.
Кроме тетки, у Ольги не было здесь близких родственников, да и тетка была занята своими ребятами. Наверное, одиночеством и объясняется Олино увлечение Комаровым. А теперь она винит себя в том, что так поторопилась с замужеством.
— Да, поторопилась… — сказала она вслух, продолжая задумчиво смотреть в окно.
— Ты с кем это разговариваешь? — раздался голос. Она обернулась: Петр Иванович Комаров стоял в дверях, повертывая выключатель.
— Сама с собой, Петя, — ответила она, зажмурившись от электрического света, хлынувшего из-под матового абажура. — Замечталась…
Ольга подошла к столу, свернула стенную газету, положила ее в картонный футляр, в котором носила чертежи. Потом, прибрав на столе, постлала скатерть.
— Ты где был? — спросила она.
— Звонил по телефону от соседей, — ответил он. — Знаешь, сегодня меня вызывали в Москву. Предложили немедленно, завтра утром, выезжать в командировку, сразу вручили удостоверение, деньги. Рано утром я отправляюсь.
— Зачем? Куда?
— Придется поколесить по Ярославской и Ивановской областям, проверить, как работают гимнастические секции на местах.
— А как же физкультура в школе?
— Ну, меня заменит на это время второй преподаватель.
— Смотри, Петя, как бы ты после не пожалел — школьники отвыкнут от тебя.
— Видишь ли, отказаться неудобно: поехать предложил председатель нашего спортивного общества. А о школьниках я не беспокоюсь. Сегодня на торжественном вечере в клубе покажу работу моих гимнастов. Для РОНО этого достаточно.
— Надолго едешь, Петя?
— А как бы тебе хотелось?
— Странный вопрос… Разве это зависит от моего желания?