Дело академика Вавилова
Шрифт:
«Начался свирепый разгром института, — вспоминает Е. Н. Синская. — Совещания и партийные заседания сделались невыносимыми. Каждому из нас грозила реальная опасность получить инфаркт или что-нибудь в этом роде… Одной из первых жертв террора оказался заведующий биохимическим отделом ВИРа — старый профессор H. H. Иванов. Он разволновался на одном из ученых советов, затем поспорил в кабинете, который хотели у него отобрать, пришел домой и сказал: «Так дальше жить нельзя». Лег, и через час его нашли мертвым».
Уникальные специалисты, подобные Николаю Николаевичу Иванову, стали объектом настоящей травли. Органы государственной безопасности и новый директор ВИРа И. Г. Эйхфельд (способный агроном и не профан в биологии, но верный последователь Лысенко) еще с 1937 года как будто соревновались в том, кто сумеет «подбить» больше «высоколобых». Один за другим были арестованы генетик с мировым именем профессор Г. Д. Карпеченко, международно известный цитолог профессор Г. А. Левитский,
Массовая ссылка ученых не была изобретена новыми хозяевами ВИРа. Это «мероприятие» запланировал во всесоюзном масштабе нарком земледелия СССР Бенедиктов. Его приказ требовал, чтобы каждый третий ученый — специалист в области биологии и сельского хозяйства был отправлен в колхоз, совхоз или в низовые земельные органы «для укрепления». Приказ вышел 2 января 1940 года, а уже пять дней спустя президент ВАСХНИЛ Лысенко дал указание: «Пересмотреть структуру аппарата Академии и институтов под углом зрения сокращения отдельных структурных единиц…» Пока Вавилов оставался директором ВИРа, он, как мог, отстаивал от разрушения «структурные единицы», то бишь лаборатории и отделы Института растениеводства. Но осенью сорокового года Эйхфельд сделал приказ наркома законным основанием для массовой высылки ученых из Ленинграда. Разгромив отдел кормовых культур, лысенковцы отправили «на производство» научных сотрудников В. В. Суворова, М. А. Шебалину, К. В. Иванову, Б. И. Сечкарева, из Московского отделения уволили М. С. Щенкову, А. И. Сметанникову. Дольше других продержался в институте профессор Е. В. Вульф. Блестяще образованный ботаникогеограф, теоретик, автор классических трудов по происхождению и распространению земной флоры, он, по словам профессора Синской, «хотел перетерпеть», но всеобщее беснование в конце концов проникло и через стены его глухоты. Вульф ушел… Сама Синская тоже была вынуждена покинуть институт, где проработала не один десяток лет, где получила степень доктора биологических и сельскохозяйственных наук. «Оставаться было невозможно, — пишет она. — Аресты не прекращались и становились все более непонятными. Был схвачен академик А. И. Мальцев, который высказывал радость по поводу ареста Николая Ивановича, однако его причислили к той же «подпольной организации», которой якобы руководил Вавилов. Потом взяли профессора К. А. Фляксбергера, ведавшего отделом пшениц. Об истинных причинах его ареста никто ничего не знал. В ВИРе стало тяжело и мрачно, как в могиле».
«Разрушение Вавилона», задуманное лысенковцами еще в 1938–1939 годах, осенью сорокового достигло апогея. Лысенко направил в ВИР близкого ему человека, некоего Зубарева, с проверочной комиссией. Комиссия должна была подтвердить, что в нынешнем виде институт не только не приносит пользы сельскому хозяйству, но даже мешает колхозам и совхозам. В обстановке террора и всеобщего страха члены комиссии легко справились с возложенными на них задачами. Зубарев провел серию грубых допросов, оскорблял, осмеивая старую профессуру, вынудил одних подать заявление об уходе, других смириться с беззаконием. Глядя на «деятельность» комиссии, даже сторонние наблюдатели поняли: Лысенко не успокоится, пока не разрушит детище Вавилова до основания. И хотя советские газеты не поместили ни строки о том, что делается в стенах Института растениеводства, хотя о разрушении лучшего в мире научного растениеводческого учреждения ни слова не произнесло советское радио, весть о неизбежном разгроме ВИРа очень скоро прокатилась по всей стране. В Узбекистане, Крыму, на Северном Кавказе местные государственные и земельные органы начали захватывать станции и опорные пункты, принадлежащие ленинградскому институту. Опытную сеть, раскинувшуюся по всем почвенно-климатическим зонам СССР, сеть, которую Вавилов создавал десятилетиями, стали рвать на части. Во вновь «захваченных» учреждениях местные органы перекраивали на свой лад всю научную работу и, конечно же, запрещали продолжать исследования, предпринятые по инициативе Вавилова.
Среди сотрудников на местах началась паника. Люди покидали годами насиженные места, перебирались в города. «Разрушение Вавилона», строго запланированное и одобренное надлежащими инстанциями, приобрело вдруг стихийный характер. Такой неожиданный оборот испугал даже И. Г. Эйхфельда. 4 ноября новый директор и его заместитель по науке И. А. Сизов разослали отпечатанное под копирку обращение к руководителям всех опытных станций и опорных пунктов института. Вот оно, с сохранением стиля и синтаксиса: «В связи с получением Дирекцией ВИРа сведений о том, что на ряде станций ВИРа распространяются неверные слухи, что ВИРа больше не существует, а на базе ВИРа организуется Институт северного земледелия, станции ВИРа передаются в ведение местных земледельных органов и т. п. Подобные слухи создают
25 ноября 1940 года в Москве, в Большом Харитоньевском переулке, в старинном доме князей Юсуповых с расписными стенами, обитыми бархатом дверьми и золоченым львом на площадке парадной лестницы, собрался президиум ВАСХНИЛ. Еще недавно на подобных заседаниях можно было встретить цвет русской земледельческой научной мысли: академиков Вавилова, Тулайкова, Мейстера, Кольцова, Серебровского, Лисицына, Константинова. Теперь за столом сидели дружки Лысенко: Презент, Поляченко, Мосолов, Цицин, Зубарев. На заседание пригласили также тех, кто в последние годы руководил пятой колонной в недрах Института растениеводства: Эйхфельда, Сизова, Тетерева, Шлыкова. Настал наконец день их торжества — Вавилов в тюрьме, ВИР, затаив дыхание, ждет своей участи Протокол № 18 президиума ВАСХНИЛ, помеченный 25 ноября 1940 года, без обиняков объясняет, ради чего понадобилось это сборище. Выслушав доклад Эйхфельда, президиум постановил: Всесоюзный институт растениеводства, как это установлено материалами комиссии по приему дел института (комиссия Зубарева. — М. Я.), с поставленными задачами не справился:
а) Институтом хотя и собраны большие коллекции культурных растений, но при сборе их не всегда руководствовались полезностью собираемого материала, и в настоящее время трудно определить научную и практическую ценность каждого образца коллекции;
б) Изучение собранных коллекций было поставлено неправильно и не давало ценных для производства и науки выводов. Небрежное же хранение коллекций привело к гибели части коллекционных образцов;
в) Институт недостаточно работал по продвижению перспективных сортов в производство.
Все это было неправдой. Шлыков и Эйхфельд хорошо знали, какую огромную научную и практическую ценность представляли те 360 тысяч образцов культурных растений, что собрал академик Вавилов и вавиловцы. Шестьдесят тысяч образцов добыл во время экспедиций сам директор ВИРа. Образцы бережно хранились, а изучали их так серьезно и глубоко (географические посевы производились более чем в 100 точках СССР от Заполярья до субтропиков), что это вызвало зависть видных представителей западной биологической науки. Знал правду о ВИРе и Лысенко, но он собрал президиум академии вовсе не для выяснения истины, а для расправы. И расправа состоялась. Президиум постановил:
Перевести всю работу с кукурузой из ВИРа на опытную станцию Отрада Кубанская…
Цветы передать в Ботанический сад АН СССР… Исследования по винограду передать в Институт виноградарства…
Закрыть секцию субтропических культур…
Закрыть лабораторию табака и чая…
Передать коллекцию риса Краснодарской рисовой станции…
Закрыть отдел географии растений…
Закрыть отдел внедрения…
Передать местным органам:
Дальневосточную станцию ВИРа (Лянчихэ) Туркменскую станцию (Кара-Кала) Репетекскую опытную станцию в Каракумах Опорный пункт «Якорная щель» в Крыму
Считать нецелесообразным существование в составе института Бюро пустынь и высокогорий.
И подпись: президент ВАСХНИЛ Лысенко.
Прошли десятилетия… Отгремела в стенах института варфоломеевская оргия сорокового года. В 1948-м вновь изгоняли из ВИРа подлинных ученых, именуя их морганистами-менделистами. Погиб и был реабилитирован посмертно Николай Иванович Вавилов. Еще при жизни обратился в политический и научный труп диктатор Лысенко. В начале 60-х годов в доме на Исаакиевской площади сначала, пугливо озираясь, поместили на лестнице портреты нескольких жертв террора, потом, все больше смелея, водрузили в вестибюле мраморное изваяние Николая Ивановича. Еще чуть позже стало признаком хорошего тона клясться именем великого генетика. Институту вручили орден, присвоили имя основателя. Один из участников погрома Н. В. Цицин опубликовал в «Правде» восторженную статью о Вавилове. Г. Н. Шлыков, писавший на директора института доносы, публично объявил себя учеником незабвенного Николая Ивановича. Пришли новые времена, но никто из тех, кто разрушал ВИР, не потерял ни службы, ни уважения начальства. Навсегда было утеряно только одно: научное значение Института. ВИР никогда больше не вернул себе роль научного центра, подающего основополагающие идеи и методы генетикам, растениеводам и селекционерам гигантской земледельческой страны. Храм опустел. И никакие новые должности, ставки и награды не способны восполнить то, без чего нет и быть не может исследовательского учреждения: научных идей, авторитетного руководства, свободы творчества. ВИР умер, как умирают все живые организмы, когда их лишают возможности дышать. В Ленинграде, в здании возле Исаакия, продолжает пребывать некое учреждение, именующее себя Институтом растениеводства, но оно с таким же успехом могло бы именоваться и Римским сенатом. ВИР умер, и история науки с полным правом может начертать на его надгробном камне: