Дело Белки
Шрифт:
– С ума сойти! Что это за штуковина такая? – изумился я. – Какая-нибудь игла-самошвейка?
– Ага! – криво усмехнулся Кот Ученый. – Именно, что самошвейка! Пришить может кого угодно. Где ты ее взял?
– Кажется… Кажется, она была в спальнике! – сообразил я.
– И где же этот спальник?
Как ни мучителен был мой путь, когда я полз вслед за Дмитрием, оказалось, что, передвигаясь по-пластунски, я проделал от силы сто метров. Этого расстояния даже не хватило, чтобы поведать Барсу Мурзоевичу о том, почему я так безрассудно нарушил его приказ и рискнул выйти на «ту сторону». Поэтому рассказ на тему, как Счастливчика уволокла нитка-искатель, я заканчивал, уже развязывая узел, стягивающий чехол спального мешка. При этом страж дуба то и дело фыркал и шипел, что, впрочем, не помешало мне разобрать в этих не слишком членораздельных звуках одну вполне внятную фразу:
– Придурок! Я же его сам учил: берешь
Наконец удалось распутать старый, чуть ли не спекшийся узел и вытряхнуть спальник из чехла наружу.
– Разверни! – приказал кот.
Я послушно раскатал спальный мешок и с удивлением обнаружил внутри кусочки невесть как угодившей сюда яичной скорлупы.
– Мусор какой-то… – хмыкнул я и уже хотел стряхнуть с ткани белое крошево, но был остановлен Барсом Мурзоевичем.
– Стоп!
Недюжинный интеллект Кота Ученого вкупе с его размерами как-то очень быстро заставил меня забыть о том, что он прежде всего зверь. Теперь же страж дуба совершенно по-кошачьи припал к земле и, осторожно подавшись вперед, детально обнюхал каждый осколок. При этом он невероятно потешно щурился, морщился и шевелил усами, так что, если бы не мое понимание серьезности момента, я бы наверняка рассмеялся. Однако кот был в высшей степени серьезен, и мне волей-неволей приходилось ему подыгрывать.
– Значит, говоришь, мусор? – поинтересовался Барс Мурзоевич, покончив с воздушно-обонятельным изучением улик. – А что ты скажешь, если я положу рядом с этим мусором вот что?
С этими словами страж дуба протянул к спальнику переднюю лапу и сбросил на скорлупу извлеченную из меня иглу.
– Ну как? Теперь дошло?
Теперь дошло! Я смотрел на тонкое металлическое жало, сверкающее поверх расколотой яичной скорлупы, и чувствовал себя если и не полным идиотом, то как минимум очень неумным человеком. Конечно, причиной всему была адская боль, но как же я мог перепутать треск раздавленного в спальнике яйца с хрустом собственного позвоночника? Опять же и со спиной, как я теперь окончательно понял, у меня все было в порядке. Зато с головой явно плохо, иначе я сразу сумел бы связать обнаруженные скорлупки с иглой и понял бы, что это не что иное, как знаменитая Кощеева смерть – артефакт, с которого началась вся эта история, и то, чем она закончится.
– Выходит, Счастливчик – предатель? – обратился я к коту.
– Похоже, что так, – без особой радости согласился Барс Мурзоевич, и я его понял.
Даже мне, знавшему Диму без году неделя, он был весьма и весьма симпатичен. Мало того, он нравился бы мне еще больше, если бы не моя потаенная ревность. Я-то ведь был неудачником, а Дмитрий, наоборот, выступал в роли успешного красавца, истинного баловня судьбы. И все же, несмотря на нашу неприятную для меня противоположность, я не мог остаться равнодушным к его легкому улыбчивому обаянию, к готовности пожертвовать собой ради узбека, к теплым словам, которыми он встретил мое появление в Обществе. Чего уж тогда говорить о Барсе Мурзоевиче, который знал Счастливчика намного дольше, а следовательно, и обманулся в нем гораздо горше меня.
– Ума не приложу, зачем ему было это делать? – вздохнул страж дуба, и я неожиданно ощутил странное превосходство над этим уникальным и в то же время столь далеким от обыденной человеческой жизни существом.
– Это, Барс Мурзоевич, как раз просто! Представьте на секунду, сколько стоят изумруды, найденные Белочкой, если сдать их в скупку драгоценных камней.
– Видимо, дорого… – уныло ответил Васильев-младший, из чего можно было сделать вывод, что он не имеет ни малейшего представления, какую сказочную жизнь могли подарить Счастливчику эти сказочные камни.
Собственно говоря, по зрелому размышлению такой примитивный мотив, как простое материальное обогащение, и был самым правильным. В ходе вчерашней беседы с котом мы его даже не рассматривали. Ведь на кону стояли такие масштабные идеи, как заговор ВЧК, мечтавшего раз и навсегда покончить с Обществом, либо, наоборот, благородный порыв кого-либо из старших защитников, сжалившихся над Белкой, измученной многолетним воздержанием. Между тем еще тогда мне следовало подумать о том, что самое простое объяснение, как правило, и бывает самым верным. Недаром же, впервые услышав про способность Белки находить драгоценные камни, я сам сразу подумал про то, какие из этого можно извлечь материальные выгоды. Другое дело, что последовавшие за этим события невольно оттеснили мысль об обогащении на второй план. Но Дмитрий-то состоял в Обществе куда больше моего, а следовательно, и соблазн легкой наживы должен был измучить его намного сильнее.
В том, что виновником всего происшедшего был именно Счастливчик, я уже практически не сомневался. Меня еще раньше смутило то, что он каким-то образом ухитрился проглядеть мою персону в Лысогорке, даром что чуть не наступил мне на голову. Также было весьма подозрительно, что он решил ждать до Москвы, чтобы поделиться со мной откровением Ивана: дескать, тот вовсе не считал меня таким уж вредителем. В конце концов, только невероятное упрямство удержало меня от того, чтобы сразу по прибытии в штаб-квартиру не покинуть раз и навсегда ОЗВЖ. Ну и наконец, сама ситуация с клубком выглядела теперь вовсе не несчастным случаем, а продуманным ходом, который должен был сбить меня с выбранного пути, измотать и заставить напрочь заблудиться в волшебном лесу. Да и действительно, о каком несчастном случае может идти речь, если в дело замешан такой любимец Фортуны, как наш Счастливчик?! Однако и мое предположение, что минус на плюс дает минус, оказалось в некотором роде верным. Понятно, что Дмитрий полез на «ту сторону» вовсе не для того, чтобы помогать нам с егерем, а для того, чтобы получить в свои загребущие руки Белку или, на худой конец, собранные ею изумруды, вот только Кощееву смерть, припасенную им, по всей видимости, для обмена, он потерял. А эта штука не из тех, с которыми можно запросто расстаться. Я поделился соображениями с Барсом Мурзоевичем, и тот одарил меня таким кивком, который разом прибавил как минимум пять, а то и все десять единиц к моему драгоценному IQ.
– Ты прав, Левчик! Он обязательно вернется.
– Значит, устраиваем засаду?
– Устраиваем! Скажи, ты сможешь достоверно изобразить покойника?
– Извините?
– Полагаю, Дмитрий слышал твои вопли. Если не оба, то последний, который ты издал, когда я вытаскивал из тебя иглу, наверняка!
– И?
– И значит, ты, с его точки зрения, скорее всего, укололся, то есть сейчас уже должен быть трупом!
– Кощеева смерть ядовита?
– Нет! Просто смертельна. В основном за счет приносимой боли. Вероятно, Дмитрий не просто так хотел убедиться в том, что именно ты его разбудил. Принцы и рыцари, специально выведенные в древности для борьбы со злом, отчасти могут противостоять и этим чарам, но ограниченное время. Думаю, потому-то наш бывший друг до сих пор и не появился.
– Выжидает?
– Ну… Я бы на его месте выждал! Он, конечно, Счастливчик, но в поединке с рыцарем этого может оказаться маловато.
Потратив некоторое время на рекогносцировку, мы с Барсом Мурзоевичем организовали чудесную западню. Кот занял прекрасную наблюдательную и одновременно атакующую позицию на верхних ветках могучей корявой сосны. Лично мне не верилось, что существо таких габаритов может прыгнуть с подобной высоты и не переломать себе все до одной косточки, но Васильев-младший попросил не забывать, что он, кроме всего прочего, еще и кот. Видимо, в подтверждение этих слов он сразу же возопил, что на его мех только что попала свежая смола, и стал сокрушаться: после того, как он ее слижет, у всей его пищи целую неделю будет назойливый привкус хвои. Лично я не имел ничего против подобного послевкусия. Вероятно, потому, что у меня оно ассоциировалось, скорее, с хорошим джином. Впрочем, Барса Мурзоевича вряд ли можно было бы этим утешить. Будучи котом, из всех горячительных напитков он познакомился разве что с валерьянкой. Кстати, мне сейчас тоже не помешало бы принять граммов пятнадцать каких-нибудь успокоительных капель. Потому как позу трупа я, конечно, принял, но мое сердце в ожидании предстоящей схватки колотилось с такой силой, будто у меня в груди расположился самый что ни на есть полный ансамбль японских барабанщиков.
Был бы я настоящим рыцарем, как утверждали мои друзья (Барс Мурзоевич) и враги (Счастливчик Дмитрий), я мог бы прочесть какую-нибудь молитву, а то и мантру, укрепляющую дух и очищающую сознание. Однако, несмотря на это новое и, несомненно, гордое звание, ничего рыцарского я в себе не чувствовал. Да и откуда бы этому ощущению взяться?! Конечно, я, как и большинство моих соотечественников и современников, был недостаточно хорошо знаком со своей родословной. По маминой стороне эти знания распространялись разве что на имя и отчество моего прадедушки, по отцовской линии дела обстояли и того хуже. В любом случае все известные мне предки в лучшем случае обладали дипломами о высшем образовании, но никак не родовыми гербами и поместьями. Представить же себя потомком какого-либо действительно знатного рода, который, по словам Кота Ученого, был в незапамятные времена специально натаскан для сражений с демонами и пробуждения впавших в летаргический сон красавиц, было не по силам даже моему сверхбуйному воображению. Впрочем, не буду врать. Сама идея мне понравилась. Все-таки быть воином сил добра куда приятнее, чем числиться образцовым неудачником всех времен и народов. Оставалась лишь мелочь: найти какой-либо достоверный способ убедиться в том, что замаячившая передо мной морковка благородного происхождения не окажется очередной издевкой моей обыденной, богатой разочарованиями жизни.