Дело бога Плутоса
Шрифт:
– Прекрасное платье, – с восхищением заметил Нестор Васильевич, – оно очень вам идет.
Катюша вновь слегка покраснела, а отец ее поглядел на него с легким удивлением: действительный статский советник явился затем, чтобы делать комплименты его дочери?
– Позвольте заметить, что вы одеты в соответствии с последними западными веяниями, – продолжал Загорский как ни в чем не бывало. – Вы слышали, Николай Гаврилович, что удумали европейские модницы?
Тайный советник, который в последний раз модой интересовался, вероятно, лет пятьдесят назад, только
– Они решили не носить украшений! – Загорский произнес это так торжественно, как будто модницы европейские по меньшей мере опровергли вращение Земли вокруг Солнца.
– Как – совсем не носят? – удивился Николай Гаврилович.
– Совсем, – отвечал Нестор Васильевич. – И знаете, что на них так подействовало?
Тайный советник, как легко догадаться, не знал.
– Социальные идеи господ Маркса и Энгельса, – объяснил Загорский. – Украшения и драгоценности стоят больших денег, а, значит, требуют эксплуатации либо крестьян, либо рабочих. Что с точки зрения новых социальных теорий совершенно недопустимо. Таким образом, носить украшения означает поддерживать эксплуататоров. Именно поэтому в Европе нынче отказываются от украшений.
– Что за глупости! – рассердился тайный советник. – Какие еще теории, какая эксплуатация? Катюша, неужели и тебе забили голову этой социалистической ерундой?!
Катюша бросила на Загорского тревожный взгляд.
– Ну, что до меня, то я не вижу в этом ничего дурного, – вступился за барышню Нестор Васильевич. – Я полагаю, женщина имеет право одеваться так, как она хочет.
– Разумеется, – пожал плечами тайный советник. – Однако есть же приличия. Завтра бал у князя Волконского, Катюша, насколько я знаю, собиралась туда. Надеюсь, на бал моя дочь отправится одетой как должно, а не так, как желали этого господа Маркс и Энгельс.
– Прекрасно, – кивнул Загорский, – я и сам собирался завтра повидать Сергея Михайловича [5] . Мне нужен его совет. Давно не был в театре, хочу узнать, какие из новых спектаклей стоило бы посетить.
– Ну да, князь же был директором Императорских театров, у кого еще и спрашивать совета, как не у него, – согласился Николай Гаврилович.
– В таком случае, Катерина Николаевна, увидимся у Волконских. И кроме того, обещайте мне мазурку на завтрашнем балу, – улыбнулся Нестор Васильевич.
5
Князь Сергей Михайлович Волконский (4 [16] мая 1860, Шлосс-Фалль, Эстляндская губерния – 25 октября 1937, Хот-Спрингс, Вирджиния, США) – русский театральный деятель, режиссёр, критик, мемуарист, литератор; камергер, статский советник.
Губы у Катюши задрожали.
– Я… – начала она. – У меня… Я, наверное, не смогу быть в доме у Волконского завтра.
Она стиснула зубы и с каким-то ужасом смотрела теперь на Загорского.
– Не пойдешь на бал? – удивился тайный советник. – Да что с тобой такое? Что происходит?! Нестор
– Кажется, да, – вид у Загорского сделался озабоченным. – С вашего позволения, Николай Гаврилович, я похищаю вашу дочь. Ненадолго, всего на несколько минут.
С этими словами он наклонился к барышне и ласково коснулся ее плеча. Она замерла на миг, словно прислушиваясь к этому касанию.
– Ничего не бойтесь, я сумею вас защитить, – шепнул Нестор Васильевич.
Спустя минуту они с Катюшей сидели в ее девической светелке.
– Итак, вы не идете на бал, – сочувственно произнес Загорский. – И что же тому причиной?
Катерина Николаевна отвела глаза. Она не может, потому что… ну, просто не может.
– Но почему? Если случилась какая-то неприятность, скажите мне, я сделаю все, чтобы вам помочь.
– Нет-нет, – сказала она со страхом, – даже вы тут ничем не поможете.
С полминуты, наверное, они сидели молча. Наконец Нестор Васильевич мягко сказал.
– Дорогая Катерина Николаевна! Я уверен, что вы не способны задумать и, тем более, сделать что-то плохое. Но со стороны может показаться, что у вас на душе какой-то тяжелый груз. Я призываю вас быть со мной совершенно откровенной. Я обещаю, что ни слова из того, что вы мне скажете, не станет известно ни одной живой душе.
– И даже папеньке? – она глядела на него умоляюще.
– И даже папеньке.
Еще с полминуты она сидела молча, потом все-таки решилась и заговорила. Голубые глаза ее, глядевшие прямо в лицо Загорскому, блестели от волнения.
– Нестор Васильевич, мне ужасно жалко папеньку. Но ей же Богу, я ни в чем не виновата! У меня… у меня больше нет моих драгоценностей.
– Куда же они делись? – спросил Нестор Васильевич, как будто ничуть не удивившись.
Она жалобно посмотрела на него.
– Их… их украли, – с некоторой запинкой отвечала Катюша.
– Давно?
– Да… То есть нет. Я не знаю… – прошептала она, и, кажется, приготовилась заплакать.
Но тут уже Загорский взял дело в свои руки.
– Дорогая Катерина Николаевна, вы совершенно не умеете лгать, – сказал он с легкой укоризной. – Позвольте сказать, что у вас это совсем не получается. На женщин возводят много напраслины, в частности, утверждают, что они прирожденные лгуньи. Разрешите заметить вам, что это далеко не так. Искусство обмана у женщин держится на внутренней убежденности в своей правоте. Однако, кроме субъективного ощущения, существует еще и объективная мера истинности тех или иных слов.
– Что вы хотите этим сказать? – спросила она, глядя на него с некоторым страхом.
– Я хочу сказать, что, учитывая, как охраняется ваш дом, проникнуть сюда постороннему и, тем более, украсть отсюда что-то крайне затруднительно. Это первое. А второе – если бы украшения и в самом деле у вас украли, вы непременно сказали бы об этом отцу. Но вы не сказали, следовательно, тут что-то другое. Если вам трудно говорить об этом, я могу сказать сам.
Она смотрела на него снизу вверх полными слез глазами.