Дело Бутиных
Шрифт:
— Мне приказано не только перевезти материалы конторы, но и всех служащих. Кои пожелают переехать в Иркутск!
— Кажется, мой сотрудник прав! — усмехнулся Бутин. — В документе только лишь нету упоминания на необходимость перевода в Иркутск города Нерчинска! С моим домом, торговыми рядами и собором. Я ведь, господин Цымерский, не давал согласия на эту незаконную акцию.
— Я, господин Бутин, только исполнитель. Все, что вы адресуете администрации, это ваше дело, но никак не препятствует моей миссии. Не захотите же вы, господин Бутин, чтобы я обратился к полицейским властям!
—
Главный бухгалтер равнодушно пожал плечами:
— Видимо, администрация считает, что вы, как член ее и как распорядитель работ, будете полезнее в Иркутске.
— Иринарха тут нет! — сожалеючи сказал Большаков. — Он-то знает, как обращаться с эдакими особами!
Бутин размышлял не более минуты. Нет, не стоит затевать скандал на весь город.
— Исполняйте, — обратился он к служащим. — Составьте точнейший список всего увозимого. И возьмите роспись у достопочтенного господина Цымерского... Имейте в виду, — это он уже к достопочтенному, — вы лично ответите за каждый утраченный в пути документ, за каждый клочок бумаги, изъятый из нашего ведения.
Теперь он твердо знал: борьба со второй администрацией предстоит еще более жестокая, чем с первой.
— Собирайтесь, — сказал он Большакову, — вам и мне делать в Нерчинске нечего. Шумихин управится здесь один. Послезавтра едем в Иркутск. Ведь администрация потребовала не только все до единого документы главной конторы, — горько пошутил он. — Ей нужны, как Молоху, и человеческие жертвы: служащие фирмы!
Они ухитрились приехать в Иркутск в один день с обозом Арона Цымерского, выехав двумя днями позже. Главному бухгалтеру пришлось изрядно попыхтеть, хотя служащие Бутина отнеслись к исполнителю перевозки бумаг с безукоризненной — но и ледяной! — любезностью. Помогали, а глядели неласково.
Картина в иркутской конторе чем-то напоминала ту, что третьеводнись была в Нерчинске. Только тут шла распаковка плененных документов: с одной стороны, победоносный служака Цымерский, с другой — сумрачный и подавленный Шилов и вежливый до оскорбительности Фалилеев, довольно отчетливо произносивший вместо «господин Цымерский» — «Господин Тымерзкий».
Для Иннокентия Ивановича, старейшего служащего фирмы, каждая конторская книга, каждая связка счетов, каждый бланк и каждый листок переписки как бы родные существа, с каждым документом связано какое-то событие в деловой жизни фирмы. Вон там — документы о прикупке амурских приисков, а здесь — о приобретении первого судна для амурского пароходства, а тут — подсчеты убытков от пожара семьдесят девятого года. Хваткие руки «Тымерзкого» деловито-равнодушно перебирают чужие ему связки и папки, а у Шилова дрожат и пальцы и губы и пот прошибает, будто ему делают тяжкую и болезненную операцию.
В разгар разборки документов явились Звонников и Михельсон. Как ни в чем не бывало поздоровались, как ни в чем не бывало спросили Цымерского, удачно ли съездил и все ли привез, как ни в чем не бывало обратились к Шилову и Фалилееву, интересуясь, как разместят бумаги и скоро ли они будут готовы для ознакомления и изучения.
Однако же они явились не ради бумаг. Это видно по твердо сжатым губам молодого-лысого и по жесткому блеску глаз молодого-кудрявого.
— Не могли бы мы, Михаил Дмитриевич, поговорить с вами наедине? — тем не менее весьма учтиво спросил Михельсон.
— Почему ж нельзя. Пройдемте, господа, наверх в мой кабинет. — И пока поднимались, соображал, какую новую каверзу надумали администраторы, ради овладения его имуществом. Теперь, когда главная контора в их власти.
Традиционное рассаживание по креслам, традиционное предложение сигар, традиционное молчание и обмен взглядами. Что ж, господа стряпчие, открывайте карты!
Сначала — с восхищением о Николаевском заводе, — и верно, ценнейшее предприятие фирмы, образцовый порядок, налаженное производство.
— Удивительно, как это вам удалось увеличить выделку чугуна с шестидесяти тысяч пудов до ста пятидесяти тысяч пудов, — сказал почти искренно Михельсон.
— Очень полезное для всего края предприятие, — ответил Бутин. — Кроме железа наш завод производит для населения сельскохозяйственные орудия, утварь, чугунные изделия, необходимые в хозяйстве и быту. За десять лет — полтора миллиона прибыли! Тут никаких случайностей: знание рынка, учет потребностей населения, экономический подход. И умение руководить.
Вот так, господа лысый и кудрявый, уметь надо хозяйствовать, надобны знание и опыт, а не тяп-ляп!
— И как вы оцениваете стоимость предприятия? — в ответ на это рубанул Звонников.
У Бутина екнуло сердце: неужели нацелились продать! Такой завод! «А я не собираюсь продавать!» — так хотелось ему выкрикнуть в их лица.
— Вы же знакомы с общим балансом! Около миллиона. А с капиталом в деле в полтора раза больше. Однако же пользу от предприятия никакими деньгами не оценишь. — И уже с вызовом спросил: — А что? Какое-нибудь особое дело до завода?
— Естественные вопросы, господин Бутин, администрации до всего дело, — отвечал Звонников.
Они перешли к осмотренному ими Новоалександровскому заводу. Верно ли, что там за тринадцать лет выкурено два с половиной миллиона ведер вина?
— Это лучший из подобных заводов в Восточной Сибири! — сказал Бутин. — На нем поставлен аппарат Кофея, отбрасывающий сивушные масла. Так что кабатчики, получающие наше вино, лишены возможности отравлять людей всякой сивухой. Если вас интересуют винные изделия, — язвительно сказал он, — то стоимость завода по балансу четверть миллиона!
После недолгого молчания Михельсон сказал:
— Мы обязаны поблагодарить вас за прекрасного сопровождающего — Ивана Симоновича Стрекаловского. И образован, и сведущ, и приятен в отношениях. С будущностью работник!
Бутин промолчал, лишь подумал: «А что его не было в конторе? Куда он подевался?»
А Михельсон сокрушенно покачал головой:
— Жаль, так жестоко простудиться на самом подъезде к Иркутску! Налетел такой ветер с Байкала, то ли верховник, то ли низовник, нас всех до костей пробрало. А он, вы же знаете, моду почитает выше тепла, на весну понадеялся...