Дело Бутиных
Шрифт:
Бутин говорил о возможности фирмы выплатить долги, коли ее не разорять, выплатить полным рублем, а не жалкими копейками, если объявят несостоятельность. Стрекаловский улещивал, умасливал и веселил купцов, купчих и их детей, смягчая обстановку. А доводы москвича попадали в кредиторов, точно многопудовые пушечные ядра. Он хорошо знал русского человека, боящегося судиться да тягаться, поскольку «где суд, там и неправда», «суд прямой, да судья кривой». И густым, сочным, неторопливым голосом застращивал собеседников не хуже попа, обещающего неправедным геенну огненную. Бутин помнил, как настойчиво говаривал ему Морозов: стряпчий, ежели что-то стоит, не должен доводить
— Законы у нас, господа, путаные, суды у нас, милостивые государи, допотопные, процессы тягучие, длиннее ваших сибирских извозов. Я вам с откровенностью, почтеннейшие, говорю: да, смазывают, да, упрашивают, даже крупно упрашивают, там сенатор поддержит, тут губернатор вмешается, а судебная колымага скрипит, еле тащится, конца не видать! А решится дело, и что же? — Осипов наводил по очереди на всех сидящих свое пенсне. — Иной раз и отвечать-то некому!
Эти «господа», да «уважаемые», да «судари-сударики» тоже действовали запугивающе, угнетающе — от них веяло холодом долгого суда и бесконечной тяжбы.
Купцы слушали, не спорили, не возражали, не доказывали своих сомнений, а больше откликались в форме неясных междометий, неопределенных оханий и двусмысленных восклицаний:
— Да уж это верно, не сумлеваемся!
— Вестимо, вам-то все наскрозь видно!
— О-хо-хо, и так нелады и эдак!
— Може лучше, как вы, а може лучше, как мы!
Расходились, толковали меж собой, снова собирались и в третий и четвертый раз выслушивали доказательства Стрекаловского, Бутина, Осипова.
И вот, насытившись речами и осердившись, вылез до того молчавший Гордей Семенович Крестовников, — он из сибирских кулаков, выбившихся в купцы первой гильдии, горластый, мужиковатый.
— Допущаю, — без суда, векселей, без разора. Вполне допущаю. Вообще как ее «ад...мини...страция» — слово не наше, не русское, лучше б «приказ», либо «смотрительство по Бутину», едак бы понятней. Ну лады, не в словечке дело; значит, мы как бы дозволим Михаилу Дмитриевичу — наше вам почтение! — хозяйствовать. Мы дозволим, лады, а как другие не дозволят, тогда мы, тутошние, все окажемся на бобах? Лады, пусть полное согласие, я вот все дни счет веду, прикидываю: если нам из текущих доходов, то есть долги наши, то не менее десятка лет ждать, а то и поболе. Пусть два миллиона прибыли, хотя бы нынче, как они разойдутся? Прииски содержать — раз, заводы тож — два, платить рабочим и служащим — три, а там — покуплять, возить, да еще пароходы у вас, еще соляное дело. Неуж с теми миллионами кинетесь к нам с полной радостью: «Разбирай, робя, всем орешков хватит!» Прежде — на свои нужды, так? Ну пусть даже полмиллиона соблаговолите, так это что дитю ложка кашки, по губам мазнуть! Выходит, нам не манки, а одни жданки!
Гордея Крестовникова шумно поддержал его брат Фома, — тоже мужик ражий, с горлом: «Чего там, с нас, убогих, последние порты сымают, а мы и не ежимся!»
Купцы стали переглядываться, и тут, улучшив момент, на высокой ноте выскочила улещенная недавно Стрекаловским пышногрудая вдова: «Да так нас, сироток, живо по миру пустят!»
Лихорадочно собирался с мыслями Бутин, широко улыбаясь, приподнялся с места его помощник, но Осипов их опередил:
— Умные речи слышу, — сказал он, крылато встряхнув полами сюртука, задвинул большие пальцы в жилетные карманы и стал еще шире и массивней. — Рассудительно говорите, Гордей Семенович, и вы, Фома Семенович, и вы, прелестная госпожа Корытникова, — беспокойствие вполне законное. Как хотите, так и будет. Лишь покорнейше прошу выслушать меня. Я не за господина Бутина, я в пользу общего дела...
Шумок одобрения среди купеческих настороженных бород.
— Не поймите так, уважаемые, благо вы оставите Михаила Дмитриевича распорядителем дела, то он будет своевольным хозяином! Только под недремлющим оком администрации, или, как по-старинному определил Гордей Семенович, — «смотрительства»! Вы будете решать статьи расходов! Вы, кредиторы! Это первое. И второе. Контора фирмы отныне в Иркутске, — тут добрая половина кредиторов, тут быть администрации! Господин Бутин, полагаю, не собирается укрывать что-либо от общества, да и попробуй укрыться от острого глаза мудрейших господ Крестовниковых. Не дадут они с себя порты сиять, не дадут!
Снова шелест одобрения с легким смешком в рядах сидящих в помещении Купеческого клуба степенных бутинских кредиторов.
— И третье. — Осипов снял с переносья пенсне и, сверкнув серебряной цепочкой, предостерегающе помахал им в направлении купцов. — Третье. Ранее я со всей ясностью нарисовал тяготы и мучительства судебной волокиты, ежли, храни Бог, дойдем все до суда. Я человек независимый. И я человек состоятельный. Но есть такие субъекты, такие жиганы, как говорят в Сибири, что лишь допустите их к распоряжению имуществом, то сие имущество, — он заговорил, тщательно выделяя каждое слово, — то все имущество разберут, растащут, расхитят, раскрадут, разволочат, тубахнут с такой быстротой, с какой... — он не то чтобы затруднился, скорее выдерживал аудиторию, но Стрекаловский решил, что пришло время и ему помочь старшему сотоварищу:
— ... с какой, не ошибусь, волки растерзывают еще полуживого сохатого! — сказал он, и старший сотоварищ взглядом поблагодарил молодого юриста.
Картина, нарисованная Осиповым, трижды, с жирным нажимом упомянутое «имущество», да еще это близкое купцу «тубахнут» — все это с дополнительным кровавым мазком Стрекаловского произвело впечатление.
— Я хотел сравнить эту публику с вороньем, но сравнение Ивана Симоновича более близко вашим местам. Каков же, учитывая медлительность судопроизводства, будет печальный итог! — Осипов, снова нацепив пенсне, выдвинул к аудитории три широких, почти квадратных пальца. — Три копейки, господа, три копейки с рубля, тогда как господин Бутин возвращает вам кредит полным рублем!
Купцы с испугом взирали на выставленную на них внушительную трехкопеечную, напоминавшую о фиге вилку, которую Осипов убрал, когда пришло время выкинуть самый сильный козырь.
— Милостивые государи, я уполномочен сообщить вам и всем другим кредиторам Торгового дома братьев Бутиных, что господа Морозовы — владельцы Товарищества Никольской мануфактуры и Товарищества Викулы Морозова — не будут настаивать на срочном возврате кредитов, предоставленных Торговому дому братьев Бутиных. У них хватит выдержки, понимания и солидарности дождаться законного контрактного времени. Вот так, господа!
Не только существо этого заявления, но и слог его — торжественное полное наименование фирм, употребление таких солидных слов, как «уполномочен», «предоставлен», «владельцы», «законный срок», вкупе произвели успокаивающее воздействие на колеблющихся томичей.
Под одобрительный шумок купцов доверенный москвичей сел на свое место.
На другой день обе упряжки пустились в путь от Оби до Ангары, и настроение у путешественников было превосходное...