Дело человеческое
Шрифт:
— Ну почему наши не умеют так шить? Сразу видно заграничную вещь…
А Олег на шестом курсе подрабатывал санитаром, чтобы купить мне легкое сукно и сшить английский костюм.
— Он никогда не выходит из моды. Днем жарко — ты повесила пиджак, а вечером прохладно — надела…
Купил отрез и преподнес мне ко дню рождения. Пошла я к местной портнихе — и как же она сшила… Уродливо все вырезано, широкий хлястик, юбка балахоном… И ведь на примерку ходила… Она долго извинялась, но мне осталось только повесить испорченную вещь в
И вдруг ко мне на прием пришла женщина в таком замечательном костюмчике — цвета кофе с молоком…
— Тамара Ивановна, где вы его купили?
— Мне сшили в ателье «Россия». Могу дать вам координаты портнихи…
Я поехала. Вышла эта женщина — она даже не похожа на закройщицу. Так аристократически держится, разговаривает…
— Можно ли сшить хорошую вещь из испорченной?.. Ваш костюм — только на помойку. Если бы вы мне отрез принесли…
Я так ее просила! Объясняла, что жалко труд сына…
— Ну оставьте… Посмотрю, что можно сделать.
И на первой примерке я свой костюм не узнала. Пиджачок сидит, как влитой, и юбочка…
— Любовь Михайловна мне не хочется его снимать, так бы и ушла в нем…
Она смеется. Я потом этот костюм носила до последнего, пока он не стал рваться.
Работу хирурга можно сравнить с искусством портного. Орехов! Как красиво он делал операции…
Когда удаляешь миндалины — нельзя убрать и миллиметр ткани, иначе потом человека замучает фарингит. Надо передние и задние дужки разрезать по ребру, это очень сложно… Миндалину отслоить…
Орехов будто не касался миндалин, когда оперировал. И результат был такой красивый, когда посмотришь горло у выздоравливающего…
Однажды пришел капитан — у него была опущена переносица, и перегородка вся сложена гармошкой. Я направила его к Орехову отчасти даже с любопытством — справится ли он с таким случаем? Что вы думаете — приходит капитан, как по линеечке ровная перегородка, и дыхание свободное.
Мастер! Я представляла Орехова высоким, с длинными пальцами.
А у Олега — ангина за ангиной, с высокой температурой. В один прекрасный момент это могло дать ревмокардит. Зачем рисковать? Но вряд ли бы сын стал сидеть у меня в кресле спокойно. Операция кровавая — и я часто давала больному отдыхать. Потом быстро-быстро поработаю и опять:
— Подышите, как вам удобно, сплюньте.
Чужие — то слушались, и я делала операцию за пять-семь минут. А Олег будет отдыхать не секунды, а сколько захочет — раз со скальпелем мама!
И я решила пригласить Орехова.
— Не прооперируете ли моего сына? Когда Вы сможете?
— Да прямо сейчас и приеду…
Входит, у него дипломат со стерильным вкладышем, он работает только своими инструментами. Маленького роста, большая голова, широкие плечи… Пальцы короткие, толстые.
— Я вас совсем другим представляла, — говорю, — Как вы такими пальцами так красиво оперируете?
Олег оперирует как Орехов. Помню, он только закончил институт… Иду, а навстречу медсестра Моргунова. И говорит:
— Лидия Николаевна, мы такого еще не видели. Такой быстроты рук… Как Олег все делает — будто играючи…
Я подумала — она приукрашивает. Просто, чтобы я знала, что сын хорошо работает. Откуда ему владеть хирургическими навыками? Он только начинает.
А потом Мария Николаевна Румянцева — другая операционная сестра — слово в слово повторила то же самое. И тогда я поверила.
— Хирурги срываются на операциях?
— Бывает, когда сложные случаи. Сегодня ко мне зашла медсестра — она всю жизнь проработала в хирургии, а операционной. Принесла горячий батон:
— Скушайте горбушку с чаем, Лидия Николаевна.
Подаю ей нож, а он не режет, тупой… Как она завернула, по мужски… Она всю жизнь проработала среди мужчин в операционной.
Я знаю, когда слетела лигатура, под потолок бьет артериальная кровь, каждая секунда играет роль, а сестра подает не тот инструмент — так ее шлют матом…
Я промолчала — вижу, она не замечает, что выругалась — просто выразила недовольство, что Олег не наточил нож.
— А любовь к людям у врача сохраняется — после многих лет работы?
— Врач должен быть деловым. А больной — понять, что перед ним не нянька, не артист, а специалист высокой категории…
Есть врачи, которые сюсюкают с пациентами. Есть — исключительно грамотные, но просто не способные на такие нежности.
Олег перед сложными операциями заказывает в храме молебны. Берет у отца Павла освященную воду…
Я делала по двадцать операций в день. Начинала с утра, приходила пораньше — и пар стоял: медсестры уже подготовили мне инструменты.
Хирурги сердились, что я занимаю столько мест в отделении — им некуда класть своих больных. Я бегала по всей больнице, просила найти места. После операции медсестры и санитарки вели туда больных под руки.
А потом я спешила на прием. И все равно порой опаздывала. Операции же — вещь сложная, все может обернуться непредсказуемо.
И шестнадцать лет я ездила в командировки. То в Шигоны, то в Мирный.
В Шигонах нужно было осматривать призывников. Военкомат — огромный дом в поле. Спала на столе, подстелив пальто… И другие врачи так же. Все в одной комнате. С вечера уборщица натопит — а к часу ночи уже холодно.
Столовая работала до обеда. Щи… Белая вода и кислая капуста… Идешь в магазин — берешь кефир и пряники, чтобы погасить чувство голода. И полмесяца в таких условиях.
Дети оказывались заброшенными. Олег учился в восьмом классе — и его учительница литературы однажды встретила меня, сообщила, что сын не сдал в срок сочинение. Пусть мол, нынче же принесет.