Дело человеческое
Шрифт:
Я отбивалась, как могла — сказала, что вскоре выхожу на пенсию… И все же ненадолго занять этот пост меня уговорили. Это административная работа — необходимо погружаться во множество конфликтных ситуаций, решать сложные вопросы.
Например, диабетикам давали талоны на гречку, и я объяснялась с больными, которые имели другие диагнозы, но желали получить талон.
— У меня гастрит, я кроме гречки ничего есть не могу, а мне не дают…
Или больная поссорилась с врачом, обвинила его в грубости — и у каждого своя правда. Мне
Когда я сидела на ВКК — поставила себе столик, положила рефлектор… Те, кто приходят продлевать больничный, иногда нуждаются в осмотре лор-врача…
Я уже рассказывала, с каким благоговением мы смотрели на старых докторов. А эта, новоиспеченная… ради которой всех выгнали со своих мест, встала передо мной и пальчиками барабанит:
— Отдайте рефлектор…
А он все эти годы был со мной. Я его отдала как что-то родное.
Когда мне было очень трудно, и я переставала верить в себя — вспоминала слова Гаршиной:
— У меня есть две женщины в жизни, которых я уважаю — летчица Марина Попович и врач Лидия Никифорова. Я всегда думаю, как бы Вы поступили в той ли иной жизненной ситуации. Уверюсь, что именно так — и тогда принимаю решение.
А потом меня уговорили вернуться в Жигулевск. Обещали тихую работу в поликлинике Яблоневого Оврага. Я была рада, что не в стационаре. Там трудно — и ночью вызывают, если экстренные случаи. Например, кровотечения.
Но, в конечном итоге, мне сказали: «Нет, это роскошь для поликлиники — держать там такого врача как Вы. Идите в центральную городскую больницу, сделаем вам достойную зарплату». И я пошла.
Сложных случаев за годы моей практики было много.
Привозили девушек, которые работали на радиозаводе. Личная жизнь не складывается, или отыскивается другая причина, а в гальваническом цехе — чаны с цианистым калием. Девчонки хлебнут, но концентрация низкая… Уксусную эссенцию пили.
Этих бедняжек привозили с шеями, раздутыми едва ли не в два раза. Лицо синее, почки отказывают… Ночью вызовут к такой — и борьба за её жизнь идет до утра.
Дважды определяла случаи тонзиллогенного сепсиса — это очень редкое и тяжелое заболевание. Некоторые лор-врачи не сталкиваются с ним за все годы работы. И обычно, чтобы подтвердить диагноз — собирается консилиум.
Помню, привезли юношу семнадцати лет. У него ангина осложнилась абсцессом, температура поднялась под 40. Он еще боялся идти к врачу, страшился, что начнут резать.
Привезли его уже с кровотечением — не успевал отплевывать кровь. Открыл рот — и мне все стало ясно. Надо вскрывать абсцесс, но хлещет артериальная кровь — аж отслаивает миндалину. И все-таки вскрыли. Вышло очень много гноя. Но как остановить кровотечение? Все лекарства капали, какие возможно, в разрез вложили тампон. Но нет, нет… течет… Мальчик был на грани… Помог фибрин — на станции переливания крови нашелся этот препарат.
У Володи Ряснянского была гноем переполнена пазуха, почти септическое состояние. Началось костное кровотечение. Я оперировала его ночью, и никогда после не говорила юноше, что он мог умереть в эти часы.
А один раз оперировала кисту гайморовой пазухи. Пациентка — милая женщина, главный врач. Операция сложная. Делается разрез от второго до шестого зуба. Отслаиваешь все скальпелем и заворачиваешь на лоб. Видно вход в глазницу, в нос… девочки из медучилища, глядя на это, в обморок падали.
И в гайморовой пазухе я увидела аномалию — там вырос зуб. Красивый голубой зуб, а корни его шли куда-то к глазу. Страшно стало! Вдруг я буду удалять, потяну — и с глазом вместе… Вызвала стоматолога.
— В чем дело? — спросил он, — Ах, аномалия развития… Запомни на всю жизнь — эти зубы очень нежные. Сейчас ты сама его удалишь… Я даже не буду мыться.
У меня душа была в пятках. Повернула, потянула — и гляжу — зуб лежит в щипцах.
Пациентке он так понравился! Она хотела его сохранить на память. Но санитарка убиралась в палате, и смахнула зуб с подоконника. А потом вымыла полы.
Один раз привезли пьяного мужика. Держит возле носа платок, кровь капает… Оказалось — носа и вовсе нет. Вернее, он его держит в руке. Черный такой, как уголек.
Оказывается, мужик этот нежно прощался с другом, обнимались-целовались, да еще — в частном секторе — на кучу антрацита падали, и никак не могли подняться… И, в конечном счете, приятель в порыве чувств — откусил ему нос.
Это же не моя операция, это — косметическая… Звоню Олегу:
— Что есть силы беги сюда!
Он прилетел тут же, посмотрел и говорит:
— Не приживется.
— Ну, хоть попробуй.
Столько он возился с этим носом… В перекиси черноту отмыл, продезинфицировал. Нос стал белый… А потом стал пришивать. Позвонил, чтобы ему принесли микроскопические иглы, и так быстро шил…
Сперва было покраснение, отек… А через два дня прохожу и вижу — мужчина в зеркало смотрится:
— Такого красивого носа у меня никогда не было.
— Лидия Николаевна, а у вас получалось собираться всей семьей?
— Когда же? Сперва я училась в институте, потом начались приемы — как уже говорила, до самой ночи. Санитарки вымоют полы и принесут ключи: «Лидия Николаевна, закроете поликлинику…». Никому из больных не отказывала. Только спросишь порой:
— Да что ж вы пришли к полуночи?
— А я знаю, что вы еще в кабинете. Пришел домой, искупался, поужинал. Потом думаю — дай, схожу к доктору. Ухо плоховато слышит.
— Давно?
— Года два уже…
И Олег такой же. Безотказный. Работает быстро, красиво. И те, кого он оперировал, для него уже — как родные. В День медика с утра звонят: