Дело человеческое
Шрифт:
Деньги он решил забрать в понедельник, иначе в выходные нельзя будет даже выйти покушать. И, как всегда, в субботний вечер отправился в баню, а после — в подвальчик.
Старичок, который качал пиво, рассказывал, что к летчику подсела молодая особа. Позже старик узнал ее, что помогло раскрыть дело.
— Александр Адамович, что ж вы один все время? — спросила девица, — У меня сегодня день рожденья, пойдемте ко мне…
Уговорила его, и он пошел.
В питье ему, вероятно, подмешали снотворное. Следователь зачитывал Полине показания преступников —
Тем временем, был приглашен мясник с рынка, который хорошо разделывал туши.
Он моментально спустил со стола скатерть с графинами и фужерами, расстелил клеенку… Ударил Александра Адамовича по голове обухом — и положил его на стол без сознания. Вскрыл бедренную артерию… Кровь — все пять литров — спустил в ведро… Части тела потом были цвета свежевыбеленной стены. Труп преступники разделали на части и разбросали по городу.
Утром из домика на окраине вышла старушка и увидела под кустом узел. Разбудила своего старика:
— Гляди-ка, верно кого-то обворовали, а вещи подбросили нам…
Вышли они вдвоем, развязали узел — и ужаснулись: человек? Не было ни головы, ни рук, ни ног… Одно туловище. Александра Адамовича опознали по характерной родинке.
А голову не нашли — ее бросили в Волгу. Так и хоронили без головы.
Родители
Тихо крутятся катушки диктофона.
— Ну зачем вы это все затеяли? Записи эти… Люди, которых я оперировала — они же почти все уже умерли! Мне скоро восемьдесят! Зачем писать?
— Лидия Николаевна!!!
— Задумывается:
— А знаете, я помню женщину… Я ее оперировала по поводу кисты. Мы потом встретились на рынке. Представляете, жара, торговцы стоят, у них все разложено на земле… И она вдруг тут же… среди всего этого… встает на колени, и начинает молиться… Поднимается, обнимает меня и кланяется:
— Лидия Николаевна!
Люди вокруг, их много… И она им всем говорит: «Это не человек — Это Бог, Иисус Христос!»
Так она меня благодарит.
— Лидия Николаевна, — говорит — я все время переживаю, что подарка вам не сделала.
— Да что вы… Какие подарки…
И вот я уже отошла, а она бежит за мной:
— Лидия Николаевна! Лидия Николаевна!
Оказывается — купила вафли. Протягивает:
— Вот, я посмотрела, на что у меня денег хватит… Только на это… Возьмите, не обижайте!
Я потом все переживала, что она последние деньги потратила, и как она по жаре до дому дошла.
— Лидия Николаевна, давайте начнем с папы… Он ведь был известный терапевт…
— У нас интересно получилось. По маминой линии — все в роду белогвардейцы. По папиной сплошь — в Красной Армии.
Папиному отцу белый офицер на скаку срубил голову саблей.
В то время, когда отец мой, Николай Григорьевич Чесноков, вместе с армией находился в Симбирске, один из маминых братьев, офицер — попал к ним в
Николай Григорьевич же должен был ехать в командировку в Царицын. Он просмотрел документы пленных, увидел, что Александр Косицын родом из Царицына — и перевел его в другое место. Александр же ему дал адрес родителей и попросил навестить их.
Николай Григорьевич пришел к дедушке — так, мол, и так, сын ваш жив…
А мама тут же крутилась, ей было лет пятнадцать-шестнадцать. И очень она отцу понравилась. Он — надо и не надо — стал брать командировки в Царицын. И все время останавливался у нас. Рассказывал про свою жизнь…. И деду Николай Григорьевич тоже очень глянулся. Хороший человек, хоть и «красный».
Папа сперва был не врачом, а фельдшером, но уже доверяли ему быть начальником медсанчасти.
Поженились родители мои в Царицыне. Маме исполнилось 17 лет…
Молодые уехали в Саратов, поселились в общежитии. О тех годах мама рассказывала немногое. На всю жизнь запомнился им с папой студент, который любил подгоревшее молоко. Он варил его в специальной кастрюле, чтобы подгорало — аж до дымка. Все вокруг задыхаются, а он наслаждается, пьет…
Родилась старшая дочь — Нина. Она с первых дней стала любимицей отца. Николай Григорьевич по ночам вставал сменить ей пеленки. Когда ложился спать — клал под бок детский горшочек, чтобы и среди ночи он был теплым. Ведь печь, которую истопили днем, к тому времени остывала.
Однако питание тогда было столь скудным, что у девочки началась цинга. Мама нашла выход — каждое утро ходила с Ниночкой на рынок, в надежде, что кто-нибудь принесет на продажу квашеную капусту. Купив баночку, мать усаживала дочку на прилавок и тут же ее кормила.
Нина прямо из баночки ручонками доставала капусту и с жадностью ела. Болезнь отступила, и мама потом не раз повторяла, что цингу можно вылечить просто квашеной капустой.
Вскоре родилась еще одна девочка — Алиса, названная так в честь папиной знакомой, красивой девушки, из обрусевших немцев, что обосновались в Поволжье. Малышка не дожила и до двух лет — вдохнула семечку, лежавшую на полу. Осталась фотография — молодая семья, сидящая у гробика. Застывшее личико ребенка, и скорбные глаза родителей.
Третью дочку отец назвал тоже Алисой, а меня, младшую — Лидией, Лилей. Мое рождение совпало с трагедией. Папа стал жаловаться, что от поездок к больным на двуколке у него начинаются нестерпимые боли в позвоночнике. Какое-то время он ходил на вызовы пешком, но один раз — в непогожий осенний день — приполз домой буквально на четвереньках, держа портфель в зубах.
Мама испугалась — она знала, что муж не пьет. Что же случилось?
Но супруг не мог даже ответить на вопросы — только мычал. У него отнялась речь. Впоследствии выяснилось, что это случилось из-за злокачественной опухоли в позвоночнике.