Дело для трёх детективов
Шрифт:
— Ещё налить, Алек?
— Спасибо. Но я ещё не закончил. Я собирался отметить, что это стало просто неким состязанием между читателем и автором — собаки травят лису. Однако современные читатели становятся слишком умными. Они уже не подозревают очевидных людей, как делали это раньше. Но если у писателя выведен персонаж, который по всем чертам не похож на преступника, они вполне могут начать к нему присматриваться повнимательнее, просто по аналогии. Используется каждый из второстепенных персонажей. Это может оказаться семейный адвокат, как вы, мистер Уильямс. Сам хозяин, как вы, Терстон. Молодой друг, гостящий в доме, как вы, Таунсенд, — он бросил взгляд в моём направлении, — или как вы, Стрикленд, или как
Он заставил нас улыбнуться, хотя и с некоторой неловкостью.
— Да, я сказал правду, — закончил он довольно зло. — Написание детективов стало игрой, просто игрой как шахматы. Хотя в действительности это не игра, но что-то довольно простое и дикое, в чём содержится столько же тайны, сколько в ножке от рояля. И именно поэтому мне не нравится детективная беллетристика. Она — ложь. Она изображает невозможное.
Ему ответил Сэм Уильямс. Уильямс был адвокатом Терстона, и я несколько раз встречал его у них в доме. Он был одним из тех очень чистеньких, розовеньких мужчин, курящих сигару, которых вы можете увидеть в углу купе железнодорожного вагона первого класса сидящим и покачивающим ногой в патентованном кожаном ботинке. У него были толстые седые волосы, всегда красиво причёсанные, фигура юноши и открытое лицо. Он хорошо одевался и двигался с изяществом. У него была репутация отличного поверенного, и я не раз консультировался с ним.
Теперь же он сказал: «Может быть и так. Но я наслаждаюсь этой игрой. В последнее время она, как вы говорите, стала намного более тонкой, и никто не может отгадать убийцу до последних страниц. Но в конце концов, мы ожидаем, что беллетристика — это шире чем жизнь, и убийство в книге вполне может быть более таинственным, чем в жизни».
Именно тогда Терстон, который всегда сам смешивал коктейли, позвонил, чтобы принесли ещё джина, и Столл, дворецкий, открыл дверь. Я никогда не любил Столла и, если бы пришлось играть в ту игру, которую Норрис называл «игрой в убийство», Столл был бы моим первым подозреваемым. Действительно, было что-то зловещее в его постной лысине, узких глазках и вкрадчивых движениях. Но слугой он был превосходным.
Мэри Терстон остановила его, когда он покидал комнату: «Скажите Феллоусу, что я хочу с ним поговорить, — сказала она, и добавила, обращаясь к мужу, — это по поводу тех крыс, дорогой. Я уверена, что снова их слышала. Думаю, они находятся в яблочной комнате. Он должен что-то с этим сделать».
— Ну, не позволяй ему разбрасывать яд, а то Танг может его съесть. — Танг был пекинесом Мэри Терстон.
— Конечно нет. Лучше поставить ловушку, — ответила она и вышла в холл, чтобы поговорить с Феллоусом, шофёром.
Нас окружал георгианский дом с простой, но величественной архитектурой, с плоским фасадом, квадратный в поперечнике, с рядом высоких величавых окон и высокими потолками. Но я был не слишком удивлён, узнав, что миссис Терстон слышала возню крыс. И помню, что посчитал довольно глупым с её стороны упоминать об этом перед гостями.
Не то, чтобы интерьер дома производил впечатление, что в нём могут быть крысы или хотя бы мышы, — дом содержался в должном порядке и чистоте. Лишь его возраст свидетельствовал, что такое возможно. Его комнаты были светлыми, имелось центральное отопление, внутренние стены были окрашены в кремовый цвет и украшены яркими акварелями, пол был паркетным, и на нём красовался роскошный гарнитур из глубоких диванов и кресел с весёлыми мягкими подушками, отвлекающими взгляд от стилизованной под старину мебели. Я помню ощущение
— Ещё по разику! — предложил доктор Терстон, обходя нас с шейкером. — Только по половинке! — И наши бокалы наполнились.
— Вы, кажется, недолюбливаете писателей — авторов детективов, — сказал Уильямс Норрису, стоя по другую сторону от камина. — Только потому, что их книги соответствуют нужному типу. А вы никогда не думали самому написать детектив?
Вопрос, казалось, поразил Норриса до глубины души. «Я? Нет! — ответил он. — Если бы я когда-либо сделал что-то подобное, то это было бы исследованием настроения преступника. Это не было бы пресловутой игрой в гостиной с уликами, ложными подсказками и алиби, уловками со временем, местом, способом и мотивом, которые не имеют никакого отношения к действительности. Однажды я мог бы попробовать, чтобы изобразить муки человека, когда он настраивает себя на совершение убийства. И его муки впоследствии... — добавил он медленно».
— Но ведь, — заметил Уильямс, — Достоевский сделал это раз и навсегда, не так ли? Я имею в виду в «Преступлении и наказании».
— Ничто не делается «навсегда», — резко парировал Норрис, — и каждый убийца немного отличается от остальных. Хотя ваш писатель, кажется, этого не понимает.
Именно в этот момент раздался первый гонг, и мы встали, чтобы пойти наверх переодеться. Когда мы покидали комнату, Уильямс и Норрис всё ещё были заняты разговором, хотя я и не следил за большей частью их спора.
Я, должно быть, был первым, кто вышел в холл, и там я обнаружил Мэри Терстон, заканчивающую свои инструкции шофёру. Феллоус был довольно красивым молодым человеком лет тридцати или около этого. У него было одно из тех умных и проницательных лиц с открытым взглядом и красивым профилем, которые, кажется, достаточно часто попадаются среди людей его класса, склонных к механике. Он был хорошо сложен и, стоя в прекрасно сидящей на нём униформе, заставлял свою хозяйку, несмотря на её умело подобранную одежду, выглядеть несколько обрюзгшей.
При нашем появлении он оставил её, и, когда Мэри Терстон повернулась к нам, я заметил, что она вспыхнула, и, казалось, пыталась сдержать эмоции, которые едва ли могли возникнуть при обсуждении ловушек для крыс. Однако затем она улыбнулась и пошла впереди нас по широкой лестнице.
ГЛАВА 2
Я уже сказал, что в начале того вечера не произошло ничего зловещего, и это верно. Но был один маленький инцидент, который, как я думаю, даже в то время показался мне странным. Он нисколько не был зловещим и в другое время мог показаться довольно комичным.
Я одеваюсь очень быстро. Я никогда не был в состоянии держать слугу, заботящегося о моей одежде, и следовательно научился заниматься ею сам. Должно быть, я был первым, кто закончил переодеваться и покинул свою комнату, чтобы сойти вниз, при этом после первого гонга прошло примерно пятнадцать минут.
Дом, как я сказал, был георгианским и имел настолько простую планировку, что его можно было охватить одним взглядом. Имелось три этажа, и на каждом по всей длине шёл коридор, в который справа и слева выходили двери. Моя комната была расположена в восточном конце коридора, а комната Мэри Терстон — в западном, рядом со спальней молодого Стрикленда. А прямо напротив её комнаты была комната её мужа.