Дело Фершо
Шрифт:
Мишель дал себе слово, что, как только поезд остановится, он тотчас сбегает к телефону в первое же кафе. Еще не доехав до Лангрюна, Мишель ощутил в воздухе водяную пыль, принесенную западным ветром с моря. Облизнув губы, он почувствовал соленый привкус и раздул ноздри, стремясь уловить аромат водорослей.
Поезд остановился на маленькой площади. На соседний путь должен был прибыть ожидавшийся узкоколейный поезд из Уистреама. Поначалу Мишель увидел только обычную деревню, но, спустившись на землю, обнаружил в конце улицы кучу песка и гравия, пустырь, заброшенную стройку. Все тут было пронзительно белого цвета. Еще более яркого белого цвета птицы выделялись на сумрачном фоне неба. Поняв, что перед ним море, Мишель бросился вперед и увидел кипевший пеной вал, неумолимо надвигающийся из морских просторов и разбивающийся о берег.
Он впервые видел море. Знакомство состоялось в день, когда оно было свинцово-серого цвета, так что небо казалось светлым. На неухоженном пляже он увидел несколько развороченных кабин, а обернувшись — два убогих отеля с запертыми ставнями.
Но Мишель не испытывал чувства разочарования. Не боясь показаться смешным, он подбежал к кромке воды, и волна лизнула его ботинки. Наклонившись, он смочил руки, подобрал длинную липкую водоросль, понюхал ее, наклонился снова, поднял разбитую раковину и спрятал в карман.
Гудок уистреамского поезда вернул его к действительности. Он побежал было обратно, но понял, что еще есть время, и отправился выпить.
Думая о Лине, он не испытывал никаких угрызений совести. Их гостиница наверняка не была ни «Железнодорожной», ни «Вокзальной», ни отелем «Для путешественников».
Кальвадос обжег ему горло. На полу лежали ящики со свежим уловом, за одним из столиков сидели рыбаки.
— Еще одну, хозяин. Побыстрее.
С этой минуты он уже почти все время видел море, во всяком случае дюны, вдоль которых они проезжали и в которые их маленький черный поезд, казалось, норовит въехать. Его возбуждение все возрастало. Ему хотелось бежать. Ехать все быстрее. Ему не терпелось все узнать. Ему было страшно.
Контролер подбежал предупредить его, когда они подъедут к «Воробьиной стае».
— Там нет остановки, — сказал он, — но я скажу машинисту.
…Куда запропастился этот контролер? Наверняка болтает в головном вагоне, А если он о нем забудет?
Мишель увидел ожидающих поезда крестьянок с сумками. Поезд остановился. Они ничего не слышали о «Воробьиной стае». Они не знали никакого г-на Дьедонне.
Слева от железной дороги до самого горизонта тянулись болота, покрытые рыжими кустарниками, а справа чередовались усыпанные галькой дюны.
Наконец поезд остановился. Он бросился к контролеру, — Это еще не ваша.
Проехав еще два-три километра, контролер показал ему на одиноко стоящий в дюне дом.
— Это и есть «Воробьиная стая»?
Тот кивнул. Не дожидаясь полной остановки состава, Мишель спрыгнул на песчаный грунт.
И тут внезапно почувствовал, что у него горят щеки.
Напрасно он столько пил — три или четыре раза во время пути он бросался в первый же кабачок. Вкус кальвадоса навяз во рту. Г-н Дьедонне может услышать этот запах.
После выпивки жесты Мишеля становились более решительными, взгляд быстрым, почти озлобленным.
С трудом борясь с чувством разочарования, он смотрел на удаляющийся поезд и на странный дом, так мало похожий на то, что он ожидал увидеть. На необъятном пространстве, в двадцати метрах от дороги, без всякой ограды вокруг, виднелось только это казавшееся недостроенным, но уже состарившимся строение. Оно было чуждо этому пейзажу, словно перенесено по ошибке откуда-то из пригорода или маленького городка.
Эта большая трехэтажная постройка из потемневшего кирпича, слишком высокая, с двумя голыми навесами, была возведена явно для того, чтобы составлять часть улицы с такими же домами, но уж никак не пребывать в одиночестве. Перед запертой дверью стоял грузовичок с плохо закрытым и стучавшим от ветра капотом. Сделав полукруг, словно для того чтобы осторожности ради разведать подступы, Мишель приблизился к дому.
Возбуждение его прошло. Он начал терять самоуверенность. Зачем он сюда приехал? На что надеялся, пустившись на розыски г-на Дьедонне, о котором ничего не знал? Он чувствовал себя опустошенным и озябшим на ветру, теребившем мокрый плащ на его худой фигуре, и снова подумал о Лине, которая занимается теперь своими делами в жалкой комнатке в Кане.
Чтобы покончить с этими мыслями, он протянул руку к звонку, но сразу же убедился, что тот отсутствует. Если бы не грузовичок, он подумал бы, что дом пуст, что в этих стенах никто никогда не жил. Он постучал. Потом, охваченный паникой, которую всячески пытался преодолеть, постучал еще раз. Обойдя дом со стороны моря, Мишель обнаружил другую, засыпанную песком дверь и прижался лицом к ее стеклу.
В полутьме комнаты он наконец обнаружил плотную неподвижную женскую фигуру, смотревшую в его сторону. Потом он понял, что это старуха с прядями седых волос, выбивавшимися из-под чепца. Она подошла к двери, сняла засов и открыла ее.
Отчего она смотрела на него, ничего не спрашивая?
— Здесь проживает господин Дьедонне? — осведомился он.
— А что вам от него надо? — невозмутимо спросила та в свою очередь.
— Я от его парижского нотариуса Кюрсиюса.
Убедило ли ее это? Или что-то вызвало сомнения?
Понадобилось время, прежде чем она произнесла:
— Обойдите дом. Я вам открою.
Оказавшись снова перед главным входом, он услышал ее шаги в коридоре, потом повернулся ключ в замочной скважине.
Коридор был узкий, выложенный желто-красной плиткой, как в буржуазных домах. Через витражные фрамуги проникал красноватый свет. Справа была вешалка, подставка для зонтов, слева — две темные, выкрашенные под дуб двери, затем лестница на второй этаж — гам слышался шум.
— Проходите сюда.
Ему показалось, что старуха собирается оставить его одного, но та вошла следом и прикрыла дверь. Они оказались в комнате, служившей, видимо, гостиной. Стены были обиты черными метровыми панелями, над ними был натянут коричневый гобелен, местами отклеившийся и разорванный там, где торчали гвозди для подвески картин.