Дело Габриэля Тироша
Шрифт:
«Пожалуйста, Габриэль, – сказала она, покраснев до кончиков волос, – это глупость не пить, если стакан в руках другого… Вы ранены!»
Она подняла его голову правой ладонью и придвинула стакан левой рукой к его губам.
«Пейте, пожалуйста. Я обещаю вам, что если меня ранят, я позволю вам меня напоить».
Он сделал пару мелких глотков и прекратил пить.
«Тебе нельзя быть раненой», – несколько секунд он не спускал с нее глаз, и затем перевел взгляд на портрет, стоящий на столе.
«Доктор Хайнрих болтал тут что-то. Да?»
Это было сказано вне всякой связи с тем, что говорилось раньше. Мы лишь отвели наши взгляды от него и не проронили ни слова.
«Который
«Половина четвертого ночи».
«Вам надо отдохнуть. Возьмите маленькие подушки и ложитесь спать на ковер. Вы должны завтра прийти в гимназию вовремя.
2
Мы дежурили у постели Габриэля по очереди. За эти несколько дней, наши отношения, столь различавшиеся внутри и вне класса, приобрели дополнительные черты. Благодаря нашей помощи, мы узнали черты характера Габриэля, которые он до той поры старался скрывать. Но именно они были нам особенно близки. И то, что он лежит перед нами весь в бинтах, нуждающийся в поддержке, нисколько не роняло его авторитет.
Доктор Хайнрих приходил каждый день, принося с собой тяжелый аромат сигар, громкую веселость старика, желающего доказать молодежи, что еще не иссякли в его памяти истории и анекдоты. Он позвонил в гимназию и сообщил, что учитель Тирош находится у него на лечении, и будет отсутствовать около двух недель в связи с тем, что заболел «стрептококковой ангиной». И так как эта болезнь горла заразна, не следует посещать больного ни коллегам, ни ученикам. Мы дружно смеялись вместе с ним над его удачной выдумкой относительно болезни, а он все подмигивал нам, собирая морщины к уголкам глаз. Было видно, какое он получает удовольствие, вырвавшись на некоторое время из будничной среды, в атмосфере юности, подполья и оружия. Странно было нам слышать, как дядя читает мораль племяннику, что приводило Габриэля в немалое смущение. Видно было, как мы все нравились дяде, особенно Айя.
«Каких красавиц, черт возьми, ты собираешь у себя» – обращался он как бы с назиданием к Габриэлю. Айя отворачивала голову, но мы сразу же подхватывали стариковский мужской развязный тон и поглядывали на нашу красавицу с изумлением, словно только что она предстала нашим глазам. Он явно пытался выглядеть перед нами бывалым мужчиной, этаким старым грешником, за спиной которого целый короб любовных историй. В будущем я отмечал склонность многих стариков, которые, лишившись возможности грешить, как в юности, беспрерывно рассказывали о своих прошлых похождениях.
«Габи, – обращался он к «пациенту», – стоит ли рассказать им о моей Густе из Берлинской гимназии?»
«Нет, нет», – доносилась с дивана то ли просьба, то ли приказ, вероятно, потому, что Габриэль знал эту историю, с пикантными подробностями.
Другая история, которая тронула наши сердца, была связана с Шульманами и Розенблитами, узнавшими, что их сосед серьезно болен, и до обеда лежит в одиночестве (это было его решительным требованием к нам: не пропускать занятий). Они посещали его каждое утро, и это было нечто большее, чем просто доброе дело. Несколько подносов с горшками еды в течение дня проделывали путь по ступенькам к больному соседу, сталкиваясь с кастрюлями, которые носила туда Айя. Чтобы никого не обидеть, Габриэль приказал нам убрать все со стола и вместе с ним пытаться одолеть это количество еды, которое было не под силу съесть одному. Только сейчас, когда мои дети растут, и я уже думаю о том, когда они покинут родительское гнездо, понятна мне забота, которую проявляли к Габриэлю старики, дети которых оставили их одинокими в старости. Габриэль дал им последнюю возможность проявить то нерастраченное родительское
«В них заложено нечто драгоценное. Они верят во что-то». Эта «вера во что-то» была для него делом принципиальным. Люди делятся на две большие группы – учил он нас – на тех, кто во что-то верит, и на тех, кто не верит ни во что. И тут же добавлял: в сущности, группа верующих очень мала. Хотелось мне спросить его: «Во что вы верите?» Но я сдерживался, пока вопрос этот не возник сам собой в один из вечеров.
3
Начало вечера было явно мрачным. На диване у Габриэля валялась гора газет на иврите и арабском, которые мы принесли по его просьбе, и выражение его лица говорило о разочаровании. Нигде не писалось, что нападение в Верхней Лифте совершили евреи. Убито было трое, и все они, как писалось в нескольких газетах, были главарями самых жестоких банд из лагеря муфтия. Но господствовало мнение, что все это является делом рук людей из более умеренных арабских кругов, которые мстили за убийство членов семейств Нашашиби. О том, что произошло в Крестовой долине, не было ни слова. Габриэль полагал, что трупы по сей день не были найдены, или тайком убраны товарищами по оружию, которые искали причину их исчезновения.
«Нам не хватает аппарата, чтобы доводить сведения о свершившихся акциях до общественности, – сказал Габриэль, – листовок, объявлений, пропагандистских брошюр. Но для этого нас мало. Только настоящая организация может вести пропаганду до и после любой акции. И только такая пропаганда отдается эхом вслед за выстрелами и взрывами. Без этого даже самые большие и громкие акции остаются в неизвестности. Придется нам, очевидно, смириться на какое-то время с анонимностью».
«Вы что, заранее не знали этого?» – спросил я негромким голосом, стараясь быть осторожным, чтобы его не рассердить».
«Знал, конечно. И все же надеялся, что кто-нибудь увидит отличие этих акций от обычного арабского террора, и представит общественности другое объяснение. Самое неприятное, что даже в своем воображении журналисты не могут представить других нападающих в стране, кроме арабов. До такой степени идея сдерживания в равной степени обосновалась в головах евреев, арабов и англичан».
«И что можно сделать, чтобы изменить это положение?» – задал Дан еще один из своих несколько примитивных вопросов, на которых основывался мир его действий.
«Нам надо увеличить группу».
«Как это можно сделать, если мы всегда остаемся вшестером?» – спросил я. Это вырвалось у меня, но я был рад этому, ибо Габриэль открыл нам нечто, что до сих пор скрывал от нас.
«Мы не только вшестером!» – медленно процедил он, и это всегда предвещало неожиданность следующего сообщения.
Мы все напряженно уставились на него.
«Есть еще люди, такие, как мы, в разных местах страны. Один тут, другой там».
«И они тоже действуют?» – спросил Аарон и затаил дыхание в ожидании ответа.
«Пока они разбросаны и не имеют возможности совершить настоящие акции, но они готовят себя к этому».
«Значит, что-то растет?» – сказал Дан, улыбаясь.
«Да. Растет. Там и здесь. Главным образом, юноши из поселений пришли к тем же выводам, что и мы. Часть из них, так же, как мы, покинула «Хагану». Но мы еще не дошли до этапа создания общей организации. Пока мы накапливаем оружие и проводим небольшие акции».
«Выходит, у нас будут в ближайшее время две подпольные организации!» – с явным беспокойством произнес Яир.