Дело Габриэля Тироша
Шрифт:
«А Дана и Аарона ты помнишь?»
«Помню ли я Дана и Аарона? Ну, как ты, черт возьми, полагаешь? – он постучал пальцами по столику. – Ты можешь проверять мою память на любом из нашего выпуска. Но этих, близких нам, пожалуйста, оставь».
«Прости меня, – сказал я, и все же какая-то странная жестокая сила толкала меня задать еще вопрос едва слышным голосом:
«Ну, а господина Тироша, Габриэля, ты помнишь?»
Он потер подбородок ладонями, тяжело дыша, как человек под пыткой. Внезапно предстал передо мной тот самый Яир в первые дни седьмого класса, тот самый подросток, кривящий лицо и с диким криком
«Габриэля Тироша? – процедил он сквозь ладони. – Габриэля Тироша не забывают. Нет человека, дважды прожившего с Габриэлем, ибо лишь один единственный раз, что я был с ним, хватило мне всю жизнь… На всю жизнь! Ты меня понял?»
«И мне хватило!» – сказал я с трудом. Внутренняя волна, поднявшаяся от этих слов из глубины моего сердца, выплеснулась этими словами.
И так мы оба сидели молча, погруженные в этот внутренний водоворот воспоминаний, пока не подошел официант и вывел нас из «долины плача» вопросом о заказе.
«Еще два кофе», – проронил Яир, не спрашивая меня, но я обрадовался его быстро брошенному на меня взгляду «Смотри, – сказал он, сделав глоток и немного успокоившись, – я прошел в своей жизни более долгие и опасные пути, чем те, по которым мы шли с Габриэлем. Много у меня было ночных боев, и многие пали буквально рядом со мной, мужчины и женщины, дружба с которыми была не слабей, чем в нашем седьмом. Много мертвых лиц мерцает в моем сердце, и снова я не могу припомнить всех. Но нашу компанию – не знаю почему – я не забуду никогда!»
И тут я спросил:
«Помнишь день рождения, который мы устроили Айе в поле?»
2
Первым вспомнил Дан:
«Ребята, ведь завтра день рождения Айи».
Я увидел, как зажглись глаза Аарона.
«Вот, мы и сделаем ей день рождения! – воскликнул он с воодушевлением, явно для него не обычным. – День рождения, как положено».
«Но только, чтобы это было нечто необычное, а не всякие там поздравления и конфеты, как в детском саду», – заявил Яир, и принялся тут же сочинять план.
Айя в это время не была с нами, и можно было открыто обсуждать варианты.
Габриэль предложил:
«Празднование выносим из квартиры, от стола и стульев, в поле. Делаем это ночью. Чтобы не умереть от голода, берем с собой еду, кофеварку, сахар и кофе, едим и пьем вокруг костра. До этого мы усадим Айю на те две немецкие винтовки, взятые нами в качестве трофея, и приподымаем ее по числу ее лет. В завершение мы читаем стихотворение, которое ей посвятит один из вас».
«Стихотворение», – воскликнул я в страхе, и все остальные посмотрели на меня.
«Придется тебе написать в честь такого события!»
Мы радовались плану всем сердцем и улыбались обычно повторяемой команде Габриэля: «Инструмент – как обычно». Имелось в виду, что нам следует иметь при себе оружие и боеприпасы. Это нам Габриэль напоминал каждый раз заново. По сути, каждый раз, выходя из дому, мы имели оружие при себе, и дырки в карманах удивляли матерей.
«Как можно так портить одежду? Как будто ее резали ножом или каким-то другим железным предметом».
Было ясно, что праздник этот следует держать в секрете от Айи. Ей просто
«Нет! – сказал Габриэль, когда она села на скалу около меня. – Садись здесь».
«Где?»
«Здесь. Садись на ружья», – сказал он, и не было никакого смеха в его голосе. Она приняла его приказ с полной серьезностью, и уселась на ружья. Какое-то сомнение таилось в уголках ее глаз, но она даже на йоту не подозревала, что должно произойти.
А теперь, – приказал Габриэль Дану и Аарону, – за дело!»
Дан обхватил пальцами два приклада старых, но достаточно крепких чтобы выдержать тяжесть, немецких ружей. Аарон взялся за оба ствола. И тут начали ее поднимать и опускать под наши громкие голоса:
«Раз!»
«Два-а!»
«Три-и-и!»
Айя была изумлена. Вначале пыталась соскочить с места. Но веселые лица вокруг успокоили ее. Взгляд ее обратился ко мне.
«Что это все означает?» – крикнула она мне.
«Сейчас увидишь!»
Когда число дошло до семнадцати и завершилось торжественным кличем, она поняла, о чем речь. Бросилась на Дана и Аарона со слезами на глазах.
«Это вы открыли всем секрет! – обняла она их за плечи. – Это вы! Вы!»
Затем – Габриэлю:
«Я так испугалась! Думала, что вы сошли с ума!»
В эти мгновения мы все были в нее влюблены. Серьезность и напряжение повседневности, мешали нам видеть Айю настоящей. Но теперь, когда мы не сидели в засаде, вглядываясь в ночь, готовые к нападению и обороне, мы по-мужски оценивали ее красоту и радовались тому, что удостоились спутницы иной породы, более тонкой, чем та, из которой были созданы мы. Мы любовались мягкостью и чистотой, которые она излучала на всех в этом море колючек, нежностью, облагораживающей наши души среди нагромождения скал. В эти минуты она не казалась нам одной из нас, в одежде цвета хаки, вооруженной пистолетом, идущей с нами в шеренге и мгновенно пригибающейся по знаку идущего впереди. Перед нами была красивая и любимая девушка. Обычно мы делили с ней все трудности и опасности в равной степени, но теперь ее смущение и некоторая беспомощность пробудили в нас рыцарство.
Нам было особенно приятно, что между нами находится это чудное существо, витающее перед нами между скал намеком на мир прелести и милосердия, который испарился из наших сердец, занятых тяжкой наукой убивать. Мы позволяли себе баловать ее в эти минуты, освободившись на какое-то время от напряжения и аскетизма остальных дней, мы выражали ей в горячих словах ту радость юности, которой нет ни границ, ни причин.
Дан и Аарон быстро собрали сухие колючки и хворост, чтобы зажечь костер и сварить кофе. Габриэль, который принес большую пачку миндаля, начал поджаривать его на железной сетке на малом огне. Мы с Яиром стояли на страже, наблюдая за окрестностями. Айя почти летала от одного к другому, как птица, впитывая в себя ту малость, которую можно было впитать от жизни. Мы наговорили ей много слов любви, как будто хотели обеспечить ее защитой на весь дальнейший путь, где она не услышит ни от кого доброго слова.