Дело и Слово. История России с точки зрения теории эволюции

Калюжный Дмитрий Витальевич

Для профессионального политика нет ничего хуже монархии: она обрезает крылья восторженным взлётам какого-нибудь Иванова к каким попало взяткам. Но она же, монархия, обрезает и мои публицистические возможности… Я, конечно, стал профессиональным политиком – но я всё-таки не стал профессиональным жуликом в политике. Если я веду борьбу – то никак не за свою власть и не за власть моей партии или моей философии. Это товарищи Абрамовичи или подтоварищи Левицкие могут предполагать, что они такие умные, что из любой шпаргалки могут высосать рецепт перестройки всех наших одиннадцати веков. Я этого не предполагаю.

Но вместе с этим я предполагаю, что я объективно умнее и Абрамовича и Левицких. Я знаю границы

своих возможностей – границы, очерченные тысячью лет. Абрамовичи, Милюковы, Левицкие и прочие просветители полагают, что тысячелетний народ – народ великих страданий, великого мужества и великого упорства, – они могут переделать и перевоспитать каждый по своей шпаргалке. Я ни на какие шпаргалки не надеюсь никак. Я питаю органическое отвращение ко всем шпаргалкам мира. У меня, как у всякого иного человека, в особенности русского человека, могут быть разные недостатки. Но комплекса неполноценности в числе их нет. И нет никакого комплекса зависти к Русскому Царю: я знаю, что Русский Престол – это не дансинг, а это почти Голгофа…

Российская государственность строилась на Православии, а не на юриспруденции. Всепопытки перевода с православного языка на язык «конституций» суть попытки безнадёжные. Но эта безнадёжность не играет почти никакой роли: всё равно будет Россия и будет Русский Царь. И всё равно будущее за нами. Не за долларами и не за парабеллумами – будущее за совестью. И единственная в истории человечества форма правления, которая была основана на совести– есть русская монархия. В ней не только будущее моё или ваше, Великороссии или Белоруссии – в ней будущее всего человечества».

Современному исследователю разница между русской культурой начала ХХ века, середины и конца того же века, очевидна. Не найти уже теперь таких убеждённых монархистов, каким был Иван Солоневич. Смена нескольких поколений за период Советской власти чего-нибудь да стоит. Как минимум, внешние проявления культуры стали другими. Образованность населения выросла, что, между прочим, повысило и возможности внушения читающему человеку определённых идей на логической основе. Про телевизор в красном углу любой избы даже уже и вспоминать не хотим. И всё же по-прежнему жива русская культура, и по-прежнему подвергается она деформации.

Об этом писал Солоневич, но об этом же – и Олег Арин (1997): «Одним из трагичных следствий вторжения капитализма в Россию является разрушение русской культуры».

Об этом же и Александр Панарин (2000): «Нам в России стоит всерьёз задуматься над тем, почему нас столь упорно и последовательно стремятся лишить классического культурного наследия, «отлучить» от «золотого» и «серебряного» века русской культуры, погрузив в тотальную «порнуху и чернуху», в суррогаты эрзац-культуры… Наверное, самым правдоподобным будет то объяснение, что пока мы сохраняем культурную память и интеллектуальную развитость, нам труднее будет смириться с той участью, которую, вероятно, уже отвели нам хозяева однополярного мира, – участь безропотных изгоев и лишенцев».

Можно, конечно, спорить, но вот вам факт: в 1917 году принесённая с Запада коммунистическая идея начала разрушение традиционной русской культуры; после её стабилизации под названием «советская культура» в конце ХХ века принесённая опять же с Запада идея «общества потребления» способствовала возобновлению разрушения.

Вновь полыхнувшая борьба обуславливается простой истиной: она, наша культура, не совместима с капитализмом западного образца, как с системой. Ядро русской культуры – народность, а не элитность; общинность, а не индивидуализм; любовь к Отечеству, а не к деньгам; духовность и возвышенность, а не прагматический расчёт. Иными словами, капитализм не имеет перспектив при сохранении традиционного русского общества, и стремится его разрушить. Это закономерный процесс, ничего иного и ждать было нельзя.

Один

из способов разрушения – чисто экономический. Само внедрение рынка во все межличностные отношения вносит иные моральные ценности, которые в конечном счёте сводятся к принципу: человек человеку волк. Прежние связи между людьми «перерасчитываются» в деньги, каждый человек начинает рассматриваться как потенциальный покупатель. Это естественное явление в системе капитализма, прежде всего в развитой её части – правда, облагороженное всеобщим лицемерием и канонизированной вежливостью.

В таком обществе главное – личный успех. В этом, кстати, причина столь большого пристрастия к гангстерским фильмам в США. В гангстерских фильмах успеха достигает бандит. Не важно, что бандит; лишь бы достигал успеха. А если ему это не удаётся, то перед нами полицейский фильм, в котором побеждает тоже, как правило, полисмен-одиночка, часто – вопреки приказам начальства и мнению своего полицейского коллектива. Производственных или коллективных мотивов в западных фильмах мало, они встречаются разве что в фильмах армейской тематики. Вообще вряд ли кто-нибудь сможет назвать американский художественный фильм, в котором сверло, отвёртка и другой слесарный инструмент использовался бы для производства, а не в качестве приспособлений для вскрытия сейфа.

СМИ, и прежде всего телевидение, массовым показом американских фильмов и различных шоу, сделанных по американскому же образцу, внедряют именно такой стиль жизни. Люди удивляются, почему во власти оказываются беспринципные эгоисты, не желающие думать об общественном интересе. А ведь это они и есть, капиталистические рафинированные индивидуалисты. В том обществе, которое создают нам реформаторы по западным моделям, никто иной во власть попасть не может никак и никогда.

Надо учитывать и ещё один важный факт. Развитие Запада, начиная с XV—XVI веков, происходило в значительной степени за счёт ограбления колоний; Западная Европа как целое эксплуатировала огромные массы порабощённых людей. Внутренние противоречия сглаживались поступлениями из колоний, хотя и между собою европейские владыки дрались всласть. Запад был защищён от внешних нашествий, и только юго-восточный угол Европы стал ареной борьбы с Оттоманской империей. Но продвижение последней было остановлено благодаря сопротивлению сербов, да и другие славянские народы принимали на себя удар, не допуская врагов в Европу, которая стала своего рода «островом благополучия». В частности из-за этого и вышли здесь на первый план личностные интересы, личная выгода.

У нас такого не было, и вот мы видим, что СМИ уделяют особое внимание созданию имиджа второсортности русских: де, склонны мы к подчинению «тоталитаризму». Культивируются клички – совки, козлы.

Нередко газеты публикуют высказывания откровенных расистов, направленные против русского народа. О нём, жившем с глубокой древности своим трудом, а не строившем своё благополучие на грабеже и истреблении других народов, на ТВ тоже говорят как о «ленивом народе». Заявления, что, де, хватит ждать, пока «государство накормит» – просто в порядке вещей. Задумываться, откуда же, кроме труда граждан, брало государство еду, одежду, жилища и всё остальное, чтобы содержать ленивое население, «просветителям» незачем.

Почти все ведущие ТВ (Е. Киселев, Н. Сванидзе и др.) занимают крайне антисоветскую позицию и поддерживают то или иное крыло нынешних реформаторов. Это – их личные убеждения, которые они имеют право выражать лишь в небольшой части эфирного времени, пропорционально той доле общества, которая эти убеждения разделяет, то есть около 5%. Они же делают свои установки главным мотивом информации, используя видеоряд, терминологию, интонацию и даже мимику, чтобы опорочить образ советского прошлого, историю, праздники и символы. Не менее поразительны антирусские интонации. Однажды в некоем ток-шоу простая женщина с болью говорила об истреблении духовных ценностей народа, и тут телекамера неожиданно показала ведущего, В. Познера. Он откровенно хохотал.