Дело командующего Балтийским флотом А. М. Щастного
Шрифт:
Блохин: Потому что он говорил, что это чудовищно, мы пришли к одному взгляду, что это чудовищно по своему содержанию и по своему характеру, но в каком смысле он говорил, что это чудовищно, то есть чудовищно ли то, что подделывают такие гнусные бумаги, или же то, что там говорится – чудовищно, я не знаю.
Троцкий: Это для нас очень важно выяснить, в каком смысле он говорил. Он говорил, что немцы поддерживают советскую власть?
Блохин: Нет.
Троцкий: А когда говорил о своей отставке, он говорил это?
Блохин:
Троцкий: А по своим взглядам, по своему поведению он мог это сказать?
Блохин: Мнение мое такое, что он не мог этого сказать. Но не могу сказать это определенно, потому что для этого нужно знать душу человека, а я всегда докладывал, что он такой хитрый, что в его душу не влезешь. На всех собраниях он говорил, что настоящая, единственная власть в настоящее время – это только советская власть.
Троцкий: А вы слышали его доклад на Совете съезда?
Блохин: Нет. С ним были Штарев и Минаев, я был болен.
Троцкий (Дужеку): Когда была вынесена резолюция Минного дивизиона?
Дужек: Резолюция Минных дивизионов была вынесена до съезда. Я делал доклад, но потом ушел, а кто вносил резолюцию я не знаю. Я сообщил главному комиссару, на съезд мы ее не посылали, в кадетском корпусе было собрание и собрание было бурное, так как т. Раскольников помнит, я был председателем и старался его сорвать. Что касается роли Засимука в этой резолюции, то он выступал защитником ее, Лисаневич тоже защищал. Я возражал, говорил, что ваша резолюция неприемлема, неосуществима, что никогда этого не может быть.
Троцкий: Скажите, не было ли у вас таких слухов, которые пущены были такими негодяями, которые подделывают бумаги, что мы хотим подкупать моряков, чтобы они топили суда по требованию немцев?
Дужек: Юзограмма ввела нас в заблуждение. Мы, лично я, не могли понять, пока не получили разъяснения от т. Флеровского, и моряки не понимали, что это значит.
Троцкий: Что вы делали, когда получили?
Дужек: Ничего.
Троцкий: Вы обратились к главному комиссару флота за разъяснением этой юзограммы?
Дужек: Мы все, сколько нас было на собрании, никто не понимал. Но после этого мы ничего не сделали.
Троцкий: А вы командам сообщали?
Дужек: Я не сообщал.
Блохин: На этом собрании выступал т. Гуркало, Дужек, затем Кижинский, он говорил, что в силу необходимости эту юзограмму нужно огласить.
Троцкий: Кто был Кижинский?
Блохин: Это был представитель.
Троцкий: Где же вы бывали?
Блохин: На «Кречете» по всем делам, что касаются флота, все это приходит ко мне.
Троцкий: А Щастный не занимался политическим делом?
Блохин: Нет.
Троцкий: А кто же занимался?
Блохин: Никто не занимался. Я могу сказать, что положение не подходило ко мне, я могу сказать почему.
Троцкий: А почему вы не заявили раньше?
Блохин: Я заявлял, что могу быть только по принуждению.
Троцкий: А кто вас принуждал?
Блохин: Другого не было.
Троцкий: Почему не было, мы могли назначить. Если бы вы заявили, что ответственность не по вас, мы могли назначить заместителя, а вы приехали сюда и ничего не говорили.
Блохин: Разрешите юридически разобраться в этом вопросе. Вы говорите, что я утвержден, но это не так, я был утвержден комиссаром флота, потом, когда был главный комиссар Измайлов, затем он уехал, я получил юзограмму отсюда, что Блохин заступает место Измайлова. Затем вернулся Измайлов, и действие юзограммы пропало. Когда я приехал сюда в Москву и сделал доклад и когда было составлено положение о главном комиссаре и начальнике Морских сил, то Измайлов сложил свои полномочия. Когда я приехал, я привез положение о флоте. Тогда у нас назрел вопрос, кто же у нас главный комиссар. Сколько мы не посылали телеграмм, но ответа не было, и мы остались ни с чем. Тогда у нас назрел вопрос, кому же быть главным комиссаром, но никто не хотел, потому что ответственность была большая и были беспорядки. Я на себя всю ответственность не взял, а сказал, я буду главным комиссаром, если Совет комиссаров будет со мной работать и будет отвечать за все, что мы сделаем вместе. Они согласились на это.
Троцкий (Дужеку): Так что вы не знаете, кто вносил резолюцию?
Дужек: Я спрашивал большевиков на собрании, они говорят, мы сделали ошибку, и эту ошибку приходится сгладить, никто не должен знать, и это должно быть исправлено. Больше ничего не ответили.
Троцкий: А постановление съезда, что Лисаневич и Засимука должны быть отданы под суд, было известно?
Дужек: Да, им было известно, я сказал это команде, они сказали, что сделали ошибку, за эту ошибку должны отвечать все миноносцы, которые подписали резолюцию.
Раскольников: Разрешите вопрос, во-первых, в чем состоял доклад Дужека и, во-вторых, на пленарном заседании было сделано сообщение, что контрреволюционная резолюция была принята после того, как Дужек сообщил, что Троцкий приказал подорвать корабли.
Дужек: Главный комиссар сказал, что Минному дивизиону надо идти в Ладожское озеро, они сказали, что не пойдут туда, я говорю, что это необходимо для защиты берега, они говорят, что как это так, я говорю, что мы должны развернуть свой флот, если большие суда не могут туда пройти, то мелкие должны туда пройти, возможно, что мы спасем мелкие суда, если нам придется скверно от немецкого нашествия. Тогда они сказали, хорошо, мы пойдем в Ладожское озеро. Но то, что Раскольников сказал, что я говорил про Троцкого, то это мною не было сказано. У нас была такая телеграмма, о которой все суда знали, что в Гельсингфорсе на всякий случай приготовили суда к взрыву, они спросили, а не так ли будет, как в Гельсингфорсе, я говорю нет, раз вас ведут в Ладожское озеро, то ничего не будет.
Раскольников: Вы не отвечаете на вопрос.
Дужек: Я отвечаю, что у нас не было такой телеграммы.
Троцкий: Но вы агитацию вели за то, чтобы власть передать морскому командованию, или за советскую власть?
Дужек: Я был сторонником советской власти и никакой агитации я решительно не вел.
Троцкий: Как же оказалось, что Минная дивизия вынесла резолюцию, а вы не заметили?