Дело, которому служишь
Шрифт:
Оказалось, Указ Президиума Верховного Совета о награждении за образцовое выполнение боевых заданий правительства и проявленную при этом доблесть и мужество, датированный семнадцатым ноября, был опубликован в печати на следующий день, восемнадцатого. "Красная звезда" со списком награжденных вышла на двенадцати страницах.
Полбин вернулся из Читы в тот же день, когда были получены московские газеты с Указом.
Он привез также приказ командования о назначениях в полку. Кривонос оказался прав: командиром полка был назначен Полбин. Свою эскадрилью он передавал Виктору Ушакову, фактически командовавшему ею с самого Халхин-Гола, когда Полбин стал
Вместе с Полбиным из Читы приехал новый комиссар полка Ларичев, невысокий темноволосый человек с узким бледным лицом, на котором выделялись густые, неожиданно крупные черные брови. Выражение глубоко сидящих светлых глаз часто менялось: взгляд был то очень внимательным, цепким, то вдруг рассеянным, задумчивым, и потому казалось, что он постоянно что-то обдумывает, отвлекаясь только для разговора с окружающими.
Ларичев хотел остановиться в комнате для приезжих, которая была при штабе, но Полбин сказал ему:
– Зачем, Василий Васильевич? Оставайся у меня. Все равно ведь ненадолго, не стеснишь...
Они говорили друг другу "ты", и Мария Николаевна сразу же отметила это, так как с первой минуты знакомства мысленно сравнивала нового комиссара с Ююкиным. Сравнение было пока не в пользу Ларичева, хотя он располагал к себе приветливостью и простотой. Вероятно, новому комиссару недоставало того обаяния молодости, которое было так привлекательно в Ююкине.
В письме, присланном из Читы, Полбин намекал на то, что всему семейству предстоит небольшое путешествие. Он ничего не говорил о сроках, но Мария Николаевна уже знала: скоро нужно будет переезжать к новому месту службы. Она тотчас же занялась подготовкой, начав с того, что у них давно называлось "срезанием нитей вне дома": сдала книги в библиотеку, поторопила портного в ателье, где шились зимние детские пальто, отвезла казенную "прокатную" мебель в квартирно-эксплуатационную часть. После этого можно было приступать к следующему этапу подготовки, который также имел свое специальное название: "ликвидация точки".
Ларичев, узнав об этих бытующих в семье выражениях, рассмеялся:
– Тут есть какая-то аналогия с подготовкой самолета к вылету: сначала снимаются связывающие с землей нити - швартовы, потом устанавливается чемоданчик, затаскивается внутрь стремянка и задраивается люк.
– Аналогия не совсем точная, - ответила Мария Николаевна, указав на детей: - экипаж самолета - величина целая, без дробей...
Ларичев внимательно посмотрел на нее:
– Вы не учительница по профессии?
– Нет, я медицинский работник.
– Ах, вот как! А я был когда-то учителем математики. Дроби - это мне знакомо...
Разговор шел за вечерним чаем. Полбин с выражением удовольствия взглянул на жену, так непринужденно державшую себя в присутствии гостя, и тут же подумал с усмешкой: "Комиссар заранее кадры подбирает. Теперь ей от докладов не отвертеться".
Мария Николаевна сказала:
– Кажется, авиация для вас тоже не чужое дело, Василий Васильевич. Швартовы, стремянка, люки... Вы летчик?
– Нет, - без тени смущения ответил Ларичев, подвигая к себе стакан с чаем.
– Точнее, летчик в прошлом. Я мог бы о себе сказать то же, что, по словам Ивана Семеновича, говорит капитан Бердяев: "Мы все летали понемногу на чем-нибудь и как-нибудь"... Кстати, - повернулся он к Полбину, - я слыхал на одном аэродроме и продолжение этой перефразировки Пушкина: "Так пилотажем, слава богу, у нас не мудрено блеснуть". Это придумал,
– Да, было, - откликнулся Полбин, вспомнив Буловатского, Рубина, партийное собрание в школе.
– Но у меня не обнаружили никакой "скованности движений", - будто прочитав его мысли, сказал Ларичев.
– Я дошел до "Эр-первого", вылететь на нем не успел, как меня послали на курсы штабных работников. После их окончания около двух лет занимался оперативно-бумажными делами, а потом перешел на партийную работу. Живое дело, интересное... Верно?
– Верно, - согласился Полбин.
– С людьми всегда интересно работать. А я, наоборот, с партийной работы в летчики пошел...
– "Пошел" ведь не значит "ушел", - сузив глаза, взглянул на него Ларичев.
– Нельзя уйти от партийной работы. Верно?
– Конечно, нельзя, она всюду. Два года - тридцать пятый и тридцать шестой, - уже в авиации, был парторгом. Вообще глупо говорить - уйти от партийной работы. Это значит от партии уйти. Невозможно!
Мария Николаевна слушала не вмешиваясь.
Она понимала, что хотя командир и комиссар уже говорят друг другу "ты", у них все еще продолжается взаимное "прощупывание". Комиссар осторожно выясняет общее отношение Полбина к партийной работе. Тот в азарте не замечает собственной резкости: "глупо говорить - уйти..." Да, это у него больное место: и в отряде и в эскадрилье партийная работа у него была поставлена хорошо. Об этом всегда говорили, когда заходила речь о том, что в подразделении Полбина нет аварий и происшествий.
Ларичев, видимо, тоже почувствовал, что Полбину не нравится даже на секунду допущенное предположение о его равнодушии к делам партийной организации. Но он пропустил мимо ушей словечко "глупо", звучавшее по отношению к нему грубовато, и сказал, обращаясь к Марии Николаевне:
– А я все же не совсем сухопутный. Летаю на "У-втором". И, по признанию вашего мужа, техника пилотирования у меня ничего.
– Хорошая, - сказал Полбин. Они в Чите перелетали вместе с аэродрома на аэродром.
– Ну вот. Это для меня оценка, - указывая маленькой рукой на Полбина, проговорил Ларичев, и Мария Николаевна поняла, что комиссар, подчеркивая свое уважение к командиру полка, как к отличному летчику, пока не торопится с признанием и остальных его качеств. Ларичев, видимо, знал себе цену, и его не смущало то, что он, не имеющий ни наград, ни боевых вылетов, назначен в полк, которым командует летчик-орденоносец, сумевший не потерять ни одного самолета своей эскадрильи за все время боев с японцами. Подумав об этом, Мария Николаевна будто невзначай скользнула взглядом по гимнастерке Ларичева. На груди гимнастерка собралась складками, и между ними одиноко лепился парашютный значок с цифрой 10 на подвесочке. Все-таки десять...
– Это у меня еще аэроклубовские, Мария Николаевна, - сказал Ларичев, перехватив ее взгляд.
– Сейчас я парашютизмом не увлекаюсь. Вот У-2 освоил, а там думаю и на боевой самолет перебираться... Верно, Иван Семенович?
В Чите Полбин, узнав, что к нему в полк назначен комиссаром человек, не летающий на СБ, был несколько разочарован, но ни при знакомстве с Ларичевым, ни после ничем этого не выказывал. Однако он видел, что Ларичев, в уме и проницательности которого сомневаться не приходилось, об этом догадывается. Сейчас его вопрос можно было истолковать как маленькую хитрость.