Дело, которому служишь
Шрифт:
Все опять зашевелились, заговорили вполголоса. Заработал мотор санитарки, она стала отъезжать.
– На свои места!
– приказал Полбин собравшимся и обратился к Ларичеву: Давай посмотрим, комиссар.
От колеса самолета отошел инженер полка Воронин с записной книжкой в руках. На его полном, розовом от ноябрьского холода лице топорщились тщательно подстриженные черные усики.
– Левую стойку шасси надо менять, товарищ майор, - заговорил он крепким баском.
– На консоли содран кусок обшивки, наложим латку и... вот, собственно говоря, все...
– А костыль проверили?
– спросил
– В порядке, - ответил Воронин.
– Удар пришелся в основном на шасси, хвост не пострадал. Пресняк, надо отдать справедливость, успел элеронами выравнять машину.
– Успел...
– недовольно заметил Полбин.
– Что толку-то? Вот если бы он успел перед взлетом струбцины снять. А узлы выдержали?
– Это потребует дополнительной небольшой проверки. Сейчас мы с техником, Воронин оглянулся на стоявшего поодаль Файзуллина, - эту проверку произведем.
– Составить акт и дать мне на утверждение, - приказал Полбин, хотя это было само собой разумеющимся.
– Сколько времени нужно для ввода в строй?
Воронин задумался на минуту, заглянул в книжку, которую продолжал держать раскрытой.
– Двое суток.
– Сутки. Ясно?
– Я не уверен, что на базе есть запасные стойки. Все зависит от этого, короче говоря...
– Надо быть уверенным, Семен Филиппович, - уже мягче сказал Полбин. Короче говоря, даю вам сутки. Файзуллин!
– Я!
– техник подбежал и остановился, не зная, как занять положение "смирно" с зажимами в руках, потом бросил их на землю.
– Файзуллин, хватит суток? Стойку достанете?
– Я ее на плечах пешком принесу, товарищ майор, - ответил техник.
– Ну вот, - Полбин бросил быстрый взгляд на Воронина.
– Помогай инженер-капитану.
– Будет исполнено, - сказал Воронин, закрывая книжку и пряча ее в карман молескиновой куртки.
От дальнего ангара отошел трактор. Он должен был отбуксировать самолет на стоянку.
Следующей взлетала эскадрилья Кривоноса.
Полбин с Ларичевым на борту, устроившимся в боевом отсеке вместе со стрелком-радистом, улетел последним.
Он предлагал комиссару ехать двумя днями позднее с эшелоном, в котором отправлялись семьи летного и технического состава, но Ларичев сказал:
– Я, Иван Семеныч, комиссар авиационного полка, а не уполномоченный по перевозке движимого и недвижимого имущества... Извини, шутка грубоватая, но там у меня все обеспечено, силы расставлены. А мое дело быть с летчиками. Габаритами я невелик, в хвосте твоей машины свободно умещусь...
Полбин не стал возражать. Комиссар был прав. Путешествие по железной дороге заняло бы несколько суток. Между тем полк уже весь, кроме одного экипажа, сосредоточился на новом месте базирования. Случай с Пресняком взбудоражил летчиков, взысканием, объявленным виновнику "че-пэ", дело не кончилось. Предстояло провести еще немалую воспитательную работу. Конечно, комиссару с первых дней нужно быть на своем посту, на командном пункте.
Все это Полбин отлично понимал и до того, как сделал свое предложение Ларичеву. Но ему, во-первых, не хотелось, чтобы комиссар подумал, что он боится остаться на несколько дней без него, как без няньки, а во-вторых, было желание проверить, как Ларичев сам решит эту задачу, правильно ли он определит
Полбин ничем не выдал своего удовольствия, услыхав ответ политического руководителя полка. Но чувство настороженности по отношению к нему исчезло. Он окончательно уверовал в то, что ему попался надежный, умный помощник, умеющий самостоятельно оценивать вещи и явления. А самостоятельных людей Полбин любил.
Глава XI
– Ты напрасно считаешь, Семеныч, что Пресняк виноват на девяносто процентов, а Файзуллин только на десять, - говорил Ларичев через неделю после того, как полк разместился на новых квартирах.
– Объективно ты даже этого не признал, ибо взыскание наложено только на летчика, а техник отделался испугом да внушением.
Они сидели после дневных полетов в крохотной комнате, которую почти целиком занимал письменный стол с двумя стеклянными чернильницами и моделью СБ на тонком металлическом стержне.
– Я вообще не занимался тут математикой: кто больше, а кто меньше, возразил Полбин.
– Я считал и считаю, что в таких случаях всегда виноват командир. Файзуллин подчинен Пресняку как командиру экипажа? Подчинен. Значит, весь спрос с командира. Он должен думать, когда отдает приказания.
– Да, но тут весь вопрос в том, какое это подчинение, - не уступал Ларичев.
– Оно в данном случае оперативное, а не прямое, ибо Файзуллин не борттехник, он не летает на машине, которую готовит. Значит, безоговорочно включать его в состав экипажа нельзя. Это во-первых... Погоди, погоди, Семеныч, дай закончить, - сказал он, видя, что Полбин нетерпеливо поднял руку с зажатым карандашом.
– Во-вторых, у Файзуллина есть свои технические инструкции, есть строго очерченный круг обязанностей, которые он должен неукоснительно исполнять. Он лицо ответственное, понимаешь? Ответственное, значительно повторил он, подняв на уровень лица дымящуюся папиросу.
– Понимаю, - сказал Полбин, взяв карандаш обеими руками и осторожно пробуя его на излом.
– Но посуди сам... Я объективно, как ты говоришь, не виноват в оплошности Пресняка, но командир дивизии мне за это всыпал. Почему? Потому, что я его выпускал в полет и не проверил как следует... Потому, что я его командир.
– Да и Ушаков его командир...
– Ну что ж! И Ушаков получил строгача... Ларичев улыбнулся своей мягкой, спокойной улыбкой. Эта улыбка нравилась Полбину, а иногда раздражала его: было в ней что-то от снисходительности преподавателя, который терпеливо разъясняет ученику простую задачу, а тот не понимает, и учитель подбадривает его.
– Мне, кажется, Семеныч, ты путаешь разные вещи. Я отлично отдаю себе отчет в том, что такое командир в нашей армии. Верно, главный спрос с командира, он отец подчиненных. Но вот я приведу тебе такое сравнение. Командир базы, обслуживающий тебя в техническом отношении, может в фронтовых условиях войти в твое оперативное подчинение. Он доставит тебе, скажем, некондиционное горючее, сорвет вылет. Кто за это отвечает? Ты?
Я и...
– Вот именно ты и... Я даже думаю, что с этого "и", то-есть с командира базы, спросят не меньше, чем с тебя. Потому, что у него свой круг обязанностей, которые он должен неукоснительно исполнять. Как и Файзуллин в нашем случае...