Дело, которому служишь
Шрифт:
– А как поживает ваша семья? Мария Николаевна, дети? У вас сын и дочь?
– Да. И будет еще кто-то.
– То-есть?
– не поняла она.
– Ну, третий ребенок. Сын или дочь.
– Ах, вот как!
– она рассмеялась коротким звонким смешком.
– А у нас только один сынишка. Вы это, конечно, знаете из писем. Пока Федя учится, мы не можем увеличивать семью.
– Она провела рукой по воздуху.
– Площадь мала.
Полбин вслед за ее жестом осмотрел комнату и подумал: "Пожалуй, тесновато".
– А где же ваш наследник?
–
– Она встала.
– Хотите чаю, Иван Семеныч? С дороги хорошо.
– Нет, спасибо, Галина...
– он вдруг обнаружил, что не помнит ее отчества.
– Викторовна, - подсказала она с простотой, которую с первой минуты почувствовал в ней Полбин.
– А я все же сделаю. Извините, покину вас на пять секунд. Да, зовите меня просто Галиной. Хорошо?
Она быстро вышла, оставив в комнате едва уловимый запах духов.
Полбин поднялся и подошел к заваленному книгами письменному столу. По бокам мраморного чернильного прибора стояли две фотокарточки в узких рамках под стеклом. На одной был он сам в обнимку с Котловым и Звонаревым, на другой - Федор с женой.
В коридоре послышалась какая-то возня, голоса. Дверь распахнулась, Федор остановился на пороге. В правой руке у него был большой портфель желюй кожи с накладными карманами, левой он держал за руку мальчика лет четырех, черноголового, кудрявого, в маленьких очках, которые было странию видеть на румяном детском лице. Галина со стопкой блюдечек в руках выглядывала из-за плеча мужа. Рядом с Федором она не казалась такой высокой, как прежде.
Федор отпустил руку сына, бросил портфель на тахту.
– Ну вот, собрался в кои веки!
– сказал он, крупно шагнув навстречу Полбину.
– Я думал, и в этом году подведешь!
Они обнялись и стали похлопывать друг друга по плечам, по рукам. Федор толкнул покрытый полотняной скатертью круглый стол, вода в графине заколыхалась.
– Осторожнее, Федя, - сказала Галина, ставя блюдца и чашки.
– Мебель удивляется и протестует.
– Ничего, - ответил Котлов, поворачивая Полбина лицом к окну.
– Ну, показывайся! Так. Майор. Орденоносец. И к тому же командир полка. Здорово! Вот как ты меня обставил!
– Почему же обставил?
– смеясь и разглядывая Федора, сказал Полбин. Звание у тебя то же, есть жена, семья... Ты даже не знаешь, сколько раз я тебе завидовал...
– Мне?
– искренне изумился Котлов, отступая на шаг и опять толкая стол, на котором звякнула посуда.
– Тебе, тебе, академик. Не делай квадратных глаз, потом все по порядку расскажу.
– Ну, ладно. Саша! Иди познакомься с дядей. Это тот самый богатырь, который самураев, как гвозди, в землю вбивал. Помнишь?
Саша подошел к Полбину и, опустив глаза, протянул ручонку.
Полбин присел на корточки, вынул из кармана припасенную заранее плитку шоколада в яркой обертке.
– А что это у тебя за очки?
–
– На летные как будто не похожи.
– Это временно врачи прописали, - ответила Галина, вошедшая с чайником. Никакого органического порока нет.
– Погоди, Галя, - сказал Котлов.
– Как же так - семь лет не видались, и с чаю начинать?
– он повернулся к Полбину.
– Ты хоть теперь-то ее потребляешь?
– Как и раньше. В умеренных дозах, - ответил Полбин, поняв, о чем идет речь.
– Ну, тогда нам для начала четвертинки хватит.
– Федор подошел к тумбочке, открыл дверцу и достал стоявшую в самом низу запечатанную бутылку водки. Меняй закусочный ассортимент, Галинка, - добавил он и сам вынес чайник на кухню.
Сели за стол. На тарелках была разрезанная на тонкие прозрачные ломтики семга с лимоном, розовая ветчина с белыми прожилками сала, корнишоны, распространявшие резкий, свежий запах уксуса. Галина подвигала Полбину то одну, то другую тарелку.
Разговор касался самых незначительных тем. Управляла им Галина, как бы желая подчеркнуть, что для обсуждения деловых вопросов еще будет время. Когда с едой было покончено, она сказала:
– Я советовала бы мужчинам, исключая, конечно, Сашу, пройтись по воздуху. Вечер сегодня на редкость чудесный.
– А вы с нами?
– спросил Полбин.
– Я сыном займусь.
Она давала им возможность свободно поговорить о своих делах.
Вечер был действительно хороший. Прозрачный воздух застыл в безветрии. Солнце уже клонилось к закату, но еще посылало на землю теплые красноватые лучи. Стволы сосен светились янтарным светом. Листва на березах и кленах полыхала огнем, переливаясь желтыми, оранжевыми, коричневыми, багровыми тонами. Об этом яростном великолепии красок северной осени Полбин не раз вспоминал за долгие годы службы в Забайкалье и теперь жадно смотрел вокруг.
Они спустились к трамвайной линии, потом пересекли полотно железной дороги около нарядного деревянного здания загородной станции Покровское-Стрешнево и вышли на опушку леса, в дальних чащах которого уже скапливался синий сумрак. Пошли по тропинке вдоль железнодорожной насыпи. Слева блестело черное зеркало пруда с вкрапленными по краям золотыми пластинками упавших в воду листьев. На противоположном берегу из-под ветвей старой ивы выглядывала голубая беседка. Ее отражение в воде было очень точным и живым. От берегов к середине пруда тянулся легкий белый пар.
Справа, под корнями ветел, которыми была обсажена тропинка, копошился ручеек, пробираясь к пруду. Он только угадывался в густых зарослях поблекшего камыша.
Перейдя деревянный мостик, Полбин и Котлов остановились у двух сросшихся корявыми стволами ветел с густыми кронами. Казалось, деревья хотели отшатнуться одно от другого, а корни крепко держали их вместе.
– Посидим?
– сказал Котлов.
– Хорошо тут, - Полбин глубоко втянул в себя сырой воздух.
– Посидим.
На траве было сыро, но корни ветел казались теплыми.