Дело Кравченко
Шрифт:
Кравченко (пользуясь своей близостью к свидетелю): Мы еще встретимся, мерзавец!
Романов: Господин председатель, я требую, чтобы Кравченко извинился.
Председатель: Инцидент исчерпан. Вы можете сесть на свое место.
Лаговского тоже отпускают.
Мэтр Изар встает.
Речь мэтра Изара
Речь мэтра Изара была ответом на документ, который накануне был предъявлен суду мэтром Нордманном. Это — анкета 1942 года, из которой, якобы явствует, что Кравченко больших должностей не занимал,
— Вчера, — сказал мэтр Изар, — вы предъявили этот документ, подлинность которого мы не оспаривали. Прочтя его, я готов был подумать, что в России тоже бывают «марсельцы», т. е. люди, которые любят преувеличивать свои достоинства, что Кравченко (это грех не большой) принадлежит к хвастунам, и нам придется с этим считаться. Но, изучив документ, я увидел, что Кравченко — не «марселец», о нет! Документ этот вами переведен недобросовестно. Вчера же вечером присяжный переводчик Цапкин нам его перевел; позвольте же вам вручить копию этого перевода.
Кроме того, анкета Кравченко была заполнена за три месяца до кассации его дела — следовательно, наказание, здесь указанное, есть наказание первоначальное — 2 года вместо одного, Кравченко отбытого. Затем — вопрос об учебном заведении ставился в анкете иначе, чем вы сказали, надо было ответить только о том, какая школа была окончена, поэтому Харьковский институт и не фигурировал в ответе.
На основании книг Ивона и Бетелэма, я могу сказать, что никакого противоречия нет, когда Кравченко говорит, что занимал «большое место», так как цех в России — не наше ателье. Цех — это громадный заводской коллектив, и чтобы им управлять, надо быть старшим инженером, а вовсе не контро-метром, как у нас.
Ваши свидетели, — продолжая мэтр Изар, — нам врали под присягой вчера целый день. Крепитесь, потому что вас ждет великое разочарование: я держу в руках заявление самого Молотова, в котором он, в связи с третьей пятилеткой, говорит о важном значении комбината, которым заведовать назначается Кравченко. Это было на 18-м съезде компартии и этот комбинат был включен в третий пятилетний план.
Нарком тяжелой промышленности самолично назначил Кравченко на этот пост. Кроме того, вы назвали анкету «биографией», она же называется «справкой о кадрах». Вы смущены? (В публике смех.) Вчера вам казалось, что мы смущены? Но это было вчера. А сегодня мы торжествуем!
Нордманн немедленно старается сделать диверсию, но это ему не удается. Мэтр Изар смеется: Смотрите, осторожно! Вам нельзя не быть согласным с Молотовым.
Борис Удалов, друг семьи Горловых
Из тысячи предложений свидетельствовать на процессе, Кравченко выбрал нужных ему людей. Перед нами — Удалов, друг его жены по Днепропетровску. Зинаида Горлова, находящаяся в зале, впивается глазами в свидетеля.
Удалов был арестован, подвергнут пыткам, отсидел в тюрьме и затем был освобожден. Он рассказывает суду свои мытарства и страдания людей, которых знал. Некто Бойкович был расстрелян за то, что «якшался с французом Пуанкарэ» (который давно был уже мертв
Этот свидетель, в противоположность советским инженерам Василенко и Колыбалову, хорошо знает, как окончили свою жизнь украинские деятели: Хатаевич, Левинсон, Левитин и др. Предупреждая вопросы Нордманна, он рассказывает о том, как он сам был арестован Гестапо.
Мэтр Гейцман: Знаете ли вы Зинаиду Горлову?
Удалов: Да. Я знаю ее с 1926 года. В 1938 году я был с ней в довольно близких отношениях, хотел жениться, но предложения не сделал. Она жила тогда в Кривом Роге и была замужем за неким Светом.
Мэтр Гейцман: Что вы знаете об ее отце?
Удалов: Он был арестован и сослан без права переписки. Мать была административно выслана.
Неожиданная сенсация
Мэтр Матарассо (адвокат «Лэттр Франсэз») задает вопрос: На каком языке читал Удалов книгу Кравченко?
Удалов совершенно спокойно достает из бокового кармана пиджака небольшую книжку.
— По-русски, вот в этом, сокращенном издании.
Все четыре адвоката «Л. Ф.» вскакивают со своих мест. Как? Книга имеется по-русски? Но ее уже целый год ищут по всему свету и не могут найти! Нельзя ли просить свидетеля пожертвовать ее суду, чтобы приобщить к делу?
Удалов с удовольствием передает книжку адвокату. Кравченко поясняет, что сокращенный перевод с немецкого был сделан без его согласия и что издание это им опротестовано.
Удалов: А еще я читал отрывки в одной газете в Германии, на русском языке.
Опять сенсация! Где читал? Когда? В каком городе? Как называлась газета? Но Удалов точно не помнит.
Нордманн: Кто свидетелю дал эту русскую газету?
В зале продолжительный шум. Удалов пожимает плечами.
Вторая и третья очные ставки
Рядом с Удаловым становится Зинаида Горлова. Она начинает с места в карьер с брани:
— Негодяй, провокатор! Это ложь, что мой отец — враг народа.
Удалов: Я вовсе не считаю, что человек, сосланный НКВД — враг народа. Наоборот!
Горлова: Мой отец — умер. Провокатор! Вам хотелось сделать меня вашей любовницей, но это не удалось. (Голос ее приобретает весьма визгливые ноты.)
Удалов (спокойно): г. председатель, гарантируйте меня, пожалуйста, от комплиментов г-жи Горловой.
Председатель Горловой: Вы можете вернуться на ваше место.
Но Удалова еще не отпускают: на место Горловой, тучный, сердитый, выходит Романов. В публике движение.
Романов, видимо, пораженный французским судом, свободой, с которой публика выражает свои чувства (весьма недружелюбные к его особе), дерзким поведением адвокатов, смелостью самого Кравченко, привыкший к решению всех вопросов «единогласно», становится в позу и начинает речь:
— Мы не хотели больше приходить сюда, — говорит он, — общаться с изменниками нашего народа. Нам было неприятно все это (обводит рукой зал). Здесь несколько человек предателей…