Дело Кравченко
Шрифт:
Председатель: У него некоторый темперамент.
Кравченко: Я докажу вам, что врете вы, а я говорю правду.
Следует оживленный рассказ о комиссии, которая приезжала проверять работу Главтрубостали, о подтасовке в перевыполнении плана, о наркоме Меркулове, о «растрате» (о которой все рассказано подробно в книге Кравченко), о командировках.
Колыбалов, оглушенный цифрами и фактами, стоит неподвижно и молчит. Да, Кравченко был отдан под суд, сначала ему дали два года, потом заменили на год. Он отработал его на производстве, где работая
Мэтр Изар: Вы встретились с Кравченко в Америке, вы говорите, что он был осужден по суду. Но вчера свидетель Романов нам сказал, что Кравченко никогда не был осужден по суду.
Колыбалов молчит, держа в руках фотокопию письма Меркулова с комплиментами по адресу Кравченко и его работы. Он в недоумении.
Изар: Я задаю свидетелю вопрос: на московских процессах…
Колыбалов: Какие такие процессы?
(Ему поясняют.)
Колыбалов: Я приехал по делу Кравченко и ни о чем другом говорить не буду.
Изар: Ну, конечно, в советском кодексе имеется статья 51.1. Литера С. (Статья касается оставшихся в России родных). Из-за этой статьи советские свидетели ничего и не могут сказать!
«Я тот, который уцелел»
— Я тот, который уцелел, — говорит Кравченко взволнованно, — а сколько из нас погибло? И погибло из-за таких бездарностей, как вот этот! Я бы оторвал вам голову, если бы встретил вас в Париже не на процессе, а на улице. Но подождите: я вернусь в Россию и тогда вы все ответите!
Кравченко приближается все ближе к свидетелю. Жандарм быстро становится между ними обоими.
Председатель: Я прошу сказать Кравченко, чтобы он был вежливее со свидетелями. Они позже сведут свои счеты. (Смех.)
Колыбалова уводят. На его место приходит второй советский свидетель: инженер Василенко, депутат верховного совета Украины с 1938 года.
Уровень интеллигентности приблизительно тот же, что и Колыбалова, но в нем больше уверенности в себе и голос его громче.
Этому свидетелю было суждено потопить и себя, и своих единомышленников.
Показания Василенки
Началось, впрочем, все самым обыкновенным образам: была вновь пущена в ход пластинка, которая служила накануне Романову: плагиат, растрата, успех у женщин. В Америке свидетель застал однажды у Кравченко на квартире… даму!
— Назовите ее! Она завтра же будет здесь! — смеется Кравченко.
Василенко: Когда я уезжал из Америки (февраль 1944 г.), Кравченко дал мне письмо к своей матери. Он всегда производил впечатление человека, который жаждет славы, хочет быть известен повсюду. Это ему не удалось! (Продолжительный смех в публике.)
Василенко кончил свои показания и перед тем, как дать адвокатам возможность задавать ему вопросы, председатель Дюркгейм объявляет перерыв.
Журналисты и публика, выходят из душного зала. Выходит и Зинаида Горлова, находившаяся в зале между Романовым и своей спутницей, женщиной средних лет, небольшого роста, которая заявляет журналистам, что она говорит только по-французски и по-армянски, а по-русски не говорит. Принимая во внимание, что Горлова не говорит ни по-французски, ни, конечно, по-армянски, это кажется несколько невероятным.
На широкой площадке Горлова, ее спутница, Романов, Колыбалов и редакторы и адвокаты «Лэттр Франсэз» оживленно беседуют. Горлова позирует фотографам, улыбаясь. Вид у нее довольный. На ней коричневое зимнее пальто с мехом и высокая шляпа. После Кривого Рога, где она прожила свою жизнь, парижские фотографы доставляют ей удовольствие, которого она и не скрывает.
Через 20 минут заседание суда возобновляется.
Василенко отвечает на вопросы адвокатов: Кравченко никакими заводами не управлял. То, что он под присягой говорил комиссии по расследованию антиамериканских действий — сплошная ложь, закупочная комиссия была «как бы» милитаризована и поэтому Кравченко — дезертир.
Василенко: Я был советским ректором…
Кравченко: Я был русским, и это лучше!
Василенко: Вы себя продали!
Кравченко: Кому я себя продал? Вы себя продали! (Внезапно он переходит на «ты».) Мои свидетели завтра придут, они тебя хорошо знают, они все расскажут про тебя!
Василенко: Ты меня знал с хорошей стороны.
Кравченко: Я тебя знал с хорошей стороны, а они все-таки расскажут!
Мэтр Изар просит выслушать документ, полученный им из американского посольства: из него следует, что советское правительство, после того, как Кравченко 3 апреля 1944 г. уехал из Вашингтона, только 18 апреля сообщило властям о его бегстве, и только 6 мая потребовало его выдачи, как дезертира. Если бы он был дезертир, оно бы на следующий день сделало соответственное заявление.
Василенко топит себя
После короткой схватки между мэтром Изаром и Вюрмсером, обвинившем адвоката в коллаборации, мэтр Изар приступает к вопросам:
— Был ли свидетель на Украине?
— Да, в 1934 году.
— Что сталось со следующими членами партии, бывшими в правительстве Украины: Коссиор?
— Не слыхал такой фамилии.
— Хатаевич?
— Не слышал никогда.
— Любченко?
— Не знаю… (Кравченко, тихо: не крути, не крути, отвечай!
— Якир? Строганов? Марголин?
Василенко сердится, нервничает.
— Почем я знаю!
Мэтр Изар: Куда девались старшие инженеры: Блинов?
— Где-то работает.
— Бирман? Радин? Калашников? Беликов?
Вюрмсер: Это что-же, телефонный указатель?
Изар: Да, тюремный и лагерный! Отвечайте, где Вишнер, Стрепетов, другие? Они все погибли во время чистки!
Нордманн: Потому русские и выиграли войну, что у них не было пятой колонны.
Но Василенко, отвечающий все время: не могу знать, не слыхал, что вы ко мне пристали! — как-то сразу отпал, съежился, примолк.