Дело Ливенворта (сборник)
Шрифт:
Минуло полчаса. Поезд, на котором мог, а по моим расчетам – должен был приехать мистер Грайс, прибыл, и я стоял в воротах, в неописуемом возбуждении наблюдая за медленно, с трудом приближающейся разношерстной толпой мужчин и женщин, которые начали выходить из станции, когда состав отъехал. Окажется ли мистер Грайс среди них? Был ли характер телеграммы достаточно категоричен, чтобы он, несмотря на болезнь, приехал? Письменное признание Ханны заставляло трепетать мое сердце, сердце, преисполнившееся ликования, как каких-то полчаса назад оно было преисполнено сомнением, борьбой и недоверием. Мне уже начал мерещиться долгий
Лик его был задумчив.
– Так, так, так, – промолвил он, когда мы встретились у ворот. – Хорошенькое дельце вырисовывается, должен сказать. Значит, Ханна мертва, да? И все перевернулось с ног на голову. Гм, и что же вы теперь думаете о Мэри Ливенворт?
Таким образом, было бы вполне естественно, чтобы я, после того как мистер Грайс вошел в дом и был проведен в гостиную миссис Белден, начал свой рассказ с признания Ханны, но я этого не сделал. Из-за того ли, что мне хотелось заставить его пройти через ту череду надежд и страхов, которые выпали на мою долю, когда я приехал в Р**, или же из-за того, что по греховной природе человеческой во мне жило чувство обиды, рожденное упорным неприятием мистером Грайсом моих подозрений в адрес Генри Клеверинга и подталкивавшее меня к тому, чтобы ошеломить его этим известием в тот самый миг, когда его собственные убеждения перерастут в совершенную уверенность, – не могу утверждать. Достаточно сказать, что лишь после того, как я изложил мистеру Грайсу все остальные обстоятельства, связанные с моим пребыванием в этом доме; после того, как я увидел, что глаза его загорелись, а губы задрожали от возбуждения, когда он услышал о прочтении письма от Мэри, найденного в кармане миссис Белден; нет, после того, как я по восклицаниям наподобие «Потрясающе! Интереснейшая игра сезона! Ничего подобного не было со времен дела Лафарж!» понял, что в следующее мгновение он огласит какую-нибудь свою версию, которая, будучи услышанной единожды, навсегда разделит нас стеной, я позволил себе протянуть ему письмо, найденное под телом Ханны.
Никогда не забуду, с каким выражением лица мистер Грайс его взял.
– Боже правый! – воскликнул он. – Что это?
– Предсмертное признание Ханны. Я нашел его на кровати, когда полчаса назад поднялся туда, чтобы еще раз на нее взглянуть.
Развернув письмо, он прочитал его с недоверчивым видом, который, впрочем, очень быстро сменился сильнейшим удивлением, и начал крутить в руках, осматривая.
– Удивительная улика, – заметил я тоном, не лишенным ноток торжества. – Это меняет все дело.
– Думаете? – коротко обронил мистер Грайс, а потом, пока я удивленно смотрел на него, ибо повел он себя совершенно не так, как я ожидал, поднял на меня взгляд и произнес: – Вы говорите, что нашли его на кровати? Где именно?
– Под телом девушки, – ответил я. – Я увидел торчащий из-за плеча уголок и вытащил его.
Он остановился передо мною.
– Оно было сложено или закрыто, когда вы его увидели?
– Сложено и запечатано в этом, – ответил я, показывая ему конверт.
Мистер Грайс взял конверт, внимательно осмотрел и продолжил расспросы:
– Конверт выглядит сильно помятым, как и само письмо. Когда вы их нашли,
– Да, и не только помяты, но и перегнуты пополам, как видите.
– Перегнуты пополам? Вы уверены? Сложены, запечатаны и перегнуты, как будто тело придавило письмо, пока Ханна еще была жива?
– Да.
– Тут нет никакого подвоха? Это не выглядело так, будто письмо подбросили после ее смерти?
– Ничуть. Я бы даже сказал, что все выглядело так, будто она держала его в руке, когда ложилась, но, повернувшись, уронила его, а потом легла сверху.
Глаза мистера Грайса, до сих пор горевшие, словно заволокло тучей – мои ответы его явно разочаровали. Опустив письмо, он на минуту задумался, но вдруг снова его поднял, внимательно осмотрел края бумаги, на которой оно было написано, и, метнув на меня быстрый взгляд, исчез вместе с ним в тени оконной занавески. Поведение его было столь необычным, что я невольно поднялся и последовал за ним, но он махнул рукой, чтобы я оставался на месте, и сказал:
– Займитесь пока коробочкой на столе, о которой вы столько говорили. Проверьте, нет ли там того, что мы имеем полное право ожидать найти. Я хочу немного побыть один.
Усмирив изумление, я по его просьбе взялся за коробку, но не успел снять крышку, как он вернулся, с видом сильнейшего возбуждения бросил письмо на стол и воскликнул:
– Я говорил, что ничего подобного не было со времен дела Лафарж? Так вот, такого еще не было ни в одном деле. Удивительный случай! Мистер Рэймонд, – от волнения он впервые за все время нашего знакомства посмотрел мне в глаза, – приготовьтесь к разочарованию. Признание Ханны – фальшивка!
– Фальшивка?
– Да. Фальшивка, подделка, называйте, как хотите. Она этого не писала.
Ошеломленный, я в негодовании вскочил с кресла и воскликнул:
– Почему вы так решили?
Наклонившись, он вложил письмо мне в руку.
– Взгляните. Осмотрите его внимательно. А теперь скажите, что вам в первую очередь бросилось в глаза?
– Первым делом я обратил внимание на то, что буквы не каллиграфические, а печатные, чего, собственно, и можно было ожидать от такой девушки, как она.
– Что еще?
– Письмо написано на обратной стороне обычной писчей бумаги…
– Обычной?
– Да.
– То есть это бумага обычного качества, которая продается в магазинах.
– Да, разумеется.
– Так ли это?
– Конечно.
– Посмотрите на строки.
– Что с ними? А-а, вижу, они идут рядом с верхним краем листа. Очевидно, здесь поработали ножницами.
– Другими словами, это большой лист, обрезанный до размеров обычной бумаги?
– Да.
– Это все, что вы заметили?
– Да, кроме слов.
– Разве вы не видите, что потерялось после такой обрезки?
– Нет, если только вы не имеете в виду штамп производителя в уголке. – Мистер Грайс прищурился. – Но я не понимаю, почему вы считаете, что его потеря имеет какое-то значение.
– Не понимаете? Даже если вспомните, что из-за этого мы лишились возможности найти пачку, из которой был взят этот лист?
– Все равно не понимаю.
– Хм… Значит, вы еще больший профан, чем я полагал. Разве вы не понимаете, что поскольку Ханне незачем было скрывать происхождение бумаги, на которой она написала предсмертную записку, это послание состряпано кем-то другим.