Дело Лонгботтомов
Шрифт:
Он хмыкнул.
— Ничего не скажу. Давай лучше про то, что нам дальше с тобой делать. Как ты понимаешь, вот это все, — он неопределенно махнул рукой в воздухе, — заносить в протокол ни в коем случае нельзя. Крауч, конечно, сейчас сильно потерял позиции, но все же в силе. А до полноценного служебного расследования ему никак доводить нельзя, чтобы кой-какие делишки не всплыли наружу... о которых мы тут толковали. Так что уж он постарается похоронить в Азкабане даже не столько вас, сколько собственного сына. А если в протоколе будет все то, что ты мне наговорила, то никто из
Она кивнула. Все верно, не поспоришь
— Так что, я думаю, мы с тобой сейчас все это быстренько забудем и напишем другую историю. Попроще. Да?
Риторический вопрос.
— Муди, а что мой муж говорит?
Он принялся набивать трубку.
— А ничего. Я его и не пытался сильно разговорить. Он же — не в обиду будь сказано, — в отличие от тебя, профессионал. Я, конечно, не знаю толком, чем он там занимался у вас, но слухи ходят разные. Да и я не без глаз, уж разведку отличу как-нибудь. Что бы я с ним ни делал, он в жизни не заговорит. Ни ради Барти, ни ради себя, ни даже ради тебя. Вот я и не усердствовал.
— Какая ж ты сволочь, — сказала она. — Нашел, значит, слабое место — меня — и стал бить в эту точку?
— Не без того. Видишь, я с тобой честен.
Ей хотелось разреветься от обиды и унижения.
— Белла, — Муди наклонился к ней, от него пахло дешевым крепким табаком, — не бери в голову. Я тебе слово дал — я его сдержу. Давай поработаем, а?
— Ну, давай.
А что ей еще оставалось.
Она закрыла глаза и принялась рассказывать все с начала — но уже исправленную и дополненную версию.
***
— Стоп, стоп, — время от времени останавливал ее Муди, — так не пойдет. Вот смотри, мы пишем, что ты предложила Фрэнку говорить, если он хочет остаться в живых... так... он отказался... это понятно... и потом ты так вот взяла и с ходу применила Crucio. И тупо его круциатила, пока не... ну, ясно. А потом Алису.
— Угу.
— И вот Визенгамот так в это и поверит — что ты надеялась из аврора получить информацию путем пыток?
— Почему бы нет?
— Смешно.
— Это тебе смешно, а члены Визенгамота — сборище старых пней, которые понятия не имеют ни о ваших тренингах, ни о чем. Они во все поверят.
— Хорошо. Ну, а почему ты не хочешь сказать, что твой муж тоже участвовал? Вот так-таки все сама...
— А зачем его приплетать? Чтобы начались расхождения в версиях?
— Я позабочусь, чтоб не было.
— Нет уж. Сама так сама.
— Ох, Белла, не дури. Чтоб Визенгамот такое принял...
— Муди, — она наклонилась к нему через стол, — я женщина, ты понял? Жен-щи-на. А женщина-преступница — это всегда пикантно. Любое женское преступление вызывает повышенный интерес. Ах, как она могла, ах, неужели женщина способна на такое зверство... Именно поэтому обо мне можно плести все, что угодно. Даже если ты заявишь, что я каждое утро съедаю на завтрак по младенцу, все и это проглотят и не поморщатся. Так что ты пиши, пиши. Дескать, из садистских побуждений, вследствие личных неприязненных
— А что, имелись личные неприязненные отношения?
— С Алисой — да.
— Почему?
— Был один случай, но он к делу не относится. Рассказать?
— Да ладно, потом. А муж-то твой что делал, в то время, как ты...
— А что муж? Он у меня, — она усмехнулась, — как всем известно, размазня и подкаблучник. Так что можешь смело написать, что он в это время виски накачивался. И ничего больше.
Муди задумчиво почесал шею.
— Ты, главное, пиши, пиши...
— Да я пишу.
***
На третий день вечером они сидели в его кабинете. Было холодно, несмотря на камин, — на улице бушевала вьюга. Стояла полутьма, горела только зеленая лампа на столе Муди. Белла смертельно устала. Глядя на Муди, она видела, что и он устал не меньше.
Муди заварил чай и налил ей в стакан. Пока она грела руки, он, откинувшись назад на стуле, подозвал к себе взмахом палочки пепельницу, набил трубку и закурил.
— Будешь? Сигареты тоже есть.
— Нет, спасибо. Лучше еще чаю.
Кто бы ей сказал год назад, что она будет пить чай и есть сэндвичи с аврором...
— А чего-нибудь еще хочешь? Выпить немного, ну там, не знаю.
— Клубники со льдом, — вдруг сказала она.
— Чего?!
Муди закашлялся — подавился дымом.
— Ничего. Это шутка была. Проехали.
Он задумчиво посмотрел на нее, потом вдруг спросил:
— Скажи мне кое-что. Не по делу.
— Что?
— Это вправду Сириус Блэк сдал Поттеров?
— А разве нет? — искренне удивилась она. — В газетах же писали...
Муди вздохнул.
— То есть, ты на самом деле не знаешь, как там было?
— Не знаю. Честно.
— А у вас там в Ставке или где еще ты его никогда не видела?
— Нет. Никогда. Но это ничего не значит — мало ли кого я не видела.
Позже, намного позже она вспомнила тот день, когда дежурила в Ставке, а Розье привел маленького крысообразного человечка, которого Темный Лорд велел "вежливо пригласить". Сидя в комнате для посетителей, человечек все всматривался в темные углы, будто под шкафом собрался прятаться, пока Ивэн, вертя палочку в пальцах, не улыбнулся ему ласково:
— Ни-ни, Питер, даже не пробуй свои штучки. Ты уже один раз пытался перекинуться крысой — помнишь, чем это кончилось?
Человечек, видимо, помнил, потому что угодливо закивал. До чего противно было на это смотреть...
А потом зазвонил колокольчик, и она, широко открыв дверь в кабинет, сказала: "Милорд, к вам Питер Петтигрю".
Смешно было думать, что, расскажи она об этом Муди, — и история волшебного мира могла пойти по-другому. Но Ивэн погиб несколько дней спустя, и всякие Петтигрю вылетели у нее из головы. К тому же она никогда не связывала его с Поттерами. Если бы Муди назвал это имя, она бы, конечно, вспомнила, при каких обстоятельствах его слышала. Но ничего такого не случилось, и история волшебного мира пошла так, как пошла.