Дело «Нерешительная хостесса». Дело сердитой плакальщицы. Иллюзорная удача
Шрифт:
— В общем… нет.
— Думаю, что у меня все, — сказал Хейл, улыбаясь Мейсону. — Я хотел лишь быть уверенным, что свидетеля правильно поняли.
— Да-да, все в порядке, — любезно ответил Мейсон. — Думаю, я все понял. На этом ваш прямой допрос завершается?
— Да, у меня все.
— Один момент, — произнес Мейсон. — Поскольку вы обращаетесь к технической стороне дела, мистер Хейл, и поскольку вы упомянули мою репутацию «гения перекрестного допроса», я хотел бы задать пару вопросов в порядке перекрестного допроса.
— Давайте продолжайте ваши разговоры, если хотите.
— Подождите, джентльмены, — вмешался судья Норвуд. — Попробуем избежать этих обменов замечаниями, которые можно определить как приятно саркастические. Опыт показывает, что все это может вылиться в язвительную перепалку, унижающую достоинство суда и вызывающую неприязнь между членами судебного заседания. Давайте же покончим с этим.
— Очень хорошо, ваша честь, — сказал Мейсон. — Я хотел бы задать несколько вопросов доктору Джеффри.
— Это ваше право. Начинайте, — произнес судья Норвуд.
— Теперь, доктор, когда вы заявили, что по состоянию самого тела вы сделали вывод, что смерть наступила часа за два до вашего первого осмотра, на чем конкретно вы основываетесь?
— С одной стороны, температура, — сказал доктор Джеффри, снова переминаясь с ноги на ногу на своем свидетельском месте. — Тело подвержено определенной степени охлаждения. Как вы понимаете, мистер Мейсон, человеческое тело представляет собой великолепный пример воздушного кондиционирования. Реагируя на внутреннюю инфекцию в форме жара, тело сохраняет при жизни почти постоянную температуру в девяносто восемь и шесть градусов по Фаренгейту. После наступления смерти тело охлаждается в каком-то среднем темпе, что позволяет опытному медику с довольно высокой точностью установить время смерти.
— Совершенно верно, — отозвался Мейсон. — Спасибо большое за ваше объяснение, доктор.
Доктор Джеффри кивнул.
— И, насколько я понял, — спокойно продолжал Мейсон, — вы установили по температуре тела, что смерть наступила примерно за два часа до того, как вы впервые осмотрели тело Артура Кашинга?
— Да, сэр.
— Итак, если я хорошо понял, температура тела понижается в среднем на один-полтора градуса за час после смерти. Верно?
Доктор Джеффри поднял руку и начал потирать шею.
— Ну, в общем, что-то в этом роде, — сказал он. — Конечно, это зависит от обстоятельств.
— То есть, я предполагаю, что при первом осмотре тела Артура Кашинга вы установили, что температура составляла точно на три градуса ниже девяноста восьми и шести, то есть девяносто пять и шесть?
— Это не так. Ваше предположение неверно.
— В каком смысле неверно?
— Видите ли, я не измерял температуру при первом осмотре тела. Я сделал это потом, когда перенесли тело в такое место, где мне было удобно воспользоваться термометром.
— И сколько же времени прошло после первого осмотра?
— Думаю, около часа.
— Значит, я могу предположить, что температура в то время могла показывать наступление смерти тремя часами ранее?
— В общем… да.
— Почему вы колеблетесь, доктор Джеффри?
— Я просто хотел убедиться, что правильно понял вопрос.
— Но вы поняли его?
— Да.
— И ответил на этот вопрос, — фыркнул окружной судья Хейл.
— Правильно, — проговорил Мейсон. — Он понял вопрос и ответил на него. Следовательно, доктор, вы хотите сейчас засвидетельствовать, что температура была девяносто четыре и одна десятая градуса в то время, когда вы действительно измерили температуру?
— Я этого не говорил, — ответил доктор.
— Вы сказали, что температура указывала на наступление смерти примерно тремя часами ранее.
— Да, сэр.
— Это было тремя часами ранее того момента, когда вы действительно измерили температуру термометром?
— Да, сэр.
— Затем вы показали, что средний темп понижения температуры — один-полтора градуса за каждый час после наступления смерти?
— Ну, я заявил это в ответ на ваш вопрос, в котором вы исходили из такой нормы.
— Но это верно, не так ли?
— Ну, это зависит…
— От чего это зависит?
— От температуры окружающей атмосферы.
— А, понимаю. Вы об этом не упомянули, когда я задавал свой вопрос, доктор.
— Обычно, если брать среднюю норму, в определенных пределах, темп в один и полтора градуса является стандартом.
— Именно в определенных пределах. Но, насколько я припоминаю судебную медицину — и если я ошибусь, надеюсь, доктор меня поправит, — пределы окружающей температуры для такой нормы изменений находятся между пятьюдесятью и девяноста градусами по Фаренгейту. Все, что выше либо ниже этих температур, имеет радикальный эффект на температурные изменения тела. Это верно?
— Это верно, — сказал доктор Джеффри, — и я учитывал эти факторы.
— Что вы имеете в виду?
— Температура снаружи составляла примерно двадцать три градуса по Фаренгейту, и поскольку окно было разбито к моменту наступления смерти, а температура в помещении быстро опустилась до уровня внешней, то я учел эти факторы.
— Понимаю. Так, а вы сами измеряли температуру снаружи?
— Нет. Я воспользовался сводками метеослужбы.
— А как вы узнали, что стекло было разбито в момент смерти?
— Ну, это диктуется здравым смыслом. Это…
— Как вы узнали, что окно было разбито в момент смерти?
— Мне сообщил об этом окружной судья Хейл.
— Понятно. А он не говорил вам, откуда он сам узнал?
— Он сказал, что свидетель Сэм Баррис, услышав тот самый фатальный выстрел и звон стекла, почти сразу направился к коттеджу Кашинга и обнаружил, что окно было выбито. Как было сообщено, он нашел комнату в том же состоянии, что и я по прибытии.
— В таком случае, когда на вопрос окружного судьи вы заявили, что констатация наступления смерти за два часа до вашего первого осмотра тела не зависела ни от чьих-либо заявлений, вы ошибались. Так?