Дело Николя Ле Флока
Шрифт:
— А это отметина Сирюса! Для старого пса у него отменные зубы!
Продолжая осмотр, они обыскали карманы фрака, где нашли дагу, клетчатый носовой платок, кусочек плитки жевательного табака, рожок для пороха и несколько пуль. Пистолет упал на землю. Николя, часто использовавший обшлага рукавов для хранения своей черной записной книжечки, обыскал обшлага Кадильяка и извлек оттуда сложенный вчетверо клочок бумаги с адресом: «Улица Дуз-Порт, напротив дома пергаментщика, четвертый этаж».
— А вот это уже интересно! — промолвил Николя. — Наконец-то хоть какая-то зацепка!
— Согласен, но с этим что нам делать? — спросил Бурдо, широким жестом обводя раскинувшуюся перед ними картину, более всего напоминавшую поле
— Я, как вы догадываетесь, исполняю поручение. Впрочем, я не намерен ничего от вас скрывать: я должен как можно скорее добраться до некой дамы, отправленной в изгнание.
Он минутку помедлил.
— Самое простое, дорогой Бурдо, что можно сделать — это усадить вас на козлы и попросить отвезти оба тела в Париж. Сейчас мы вместе затащим их в карету. Я возьму лошадь Кадильяка, а ваш конь побежит за вами. Окажите помощь семье несчастного кучера. Другой труп отвезите в мертвецкую и оставьте там, соблюдая надлежащую секретность. Я хочу, чтобы пославшие Кадильяка считали его пропавшим. А еще лучше — что он их обманул и, успешно исполнив поручение, забрал себе плоды, полученные в результате нападения на меня. Для вящего правдоподобия наши осведомители могут распустить слух, что какой-то бандит напал на меня и ограбил. Слух дойдет до кого нужно, и покровитель негодяя попадется на нашу удочку. Мой бедный Пьер, мне жаль, что приходится возлагать на вас столь неприятную задачу.
— Уж лучше я доставлю в город эту парочку, чем комиссара в саване! — фыркнул Бурдо. — Из ваших слов я делаю вывод, что вы везете нечто очень ценное.
— От вашей прозорливости ничто не укроется, — произнес Николя, поднося палец к губам.
Они положили оба тела на сиденья и плотно задвинули шторки на окнах. Лошадь Бурдо привязали за недоуздок к раме кареты. Затем, попрощавшись, они расстались, и пока Бурдо выводил экипаж с обочины на дорогу, Николя направился к лошади Кадильяка, белому красавцу-мерину, приземистому и спокойному и дружелюбному. Николя немного пошептал ему на ухо, одновременно поглаживая нежную кожу ноздрей. Уши коня поднялись торчком, и Николя почувствовал, что он не станет ему сопротивляться. Он вскочил в седло и галопом помчался по дороге в Мо, с удовольствием принимая в лицо свежий ветер, вздымавший с полей вихри белых летучих семян одуванчиков и разносивший во все стороны здоровые сельские ароматы. Он чувствовал, что его коню тоже нравится эта скачка, и он целиком отдался удовольствию быстрой езды, выбросив из головы мысль о том, что еще час назад жизнь его — в который раз! — висела на волоске. Прибудь Бурдо на несколько минут позже, и сейчас в Париж везли бы его тело. Странное ощущение давно забытого, но внезапно воскресшего прошлого не давало ему покоя, напоминая о новых угрозах и заставляя задаваться тревожными вопросами. Что даст им адрес, найденный у напавшего на него бандита? К каким открытиям приведут поиски на этот раз?
Он объехал Мо стороной, посчитав, что если на пути его ждут новые наемные убийцы, они наверняка устроят засаду при въезде в город. Он не верил, что неизвестные враги узнали о его поездке только потому что следили за ним. Кто-то знал о поручении, доверенном ему покойным королем, и поведал об этом его врагам. Возможно, не обошлось без предательства, и темные силы, словно рептилии обвивавшие подножие трона, выбрали его на роль дичи и начали его травить; сигналом к травле стало убийство на улице Верней.
Цель его путешествия, а именно монастырь с серыми массивными стенами располагался в крошечной долине возле Мо; отправлялась в Реймс, особы королевской крови имели обыкновение останавливаться в нем на отдых. Въехав под своды небольшой рощи, Николя спешился и облачился в судейскую мантию; на всякий случай он взял с собой подписанный королем документ, в котором тот на время поездки в Англию назначал Николя своим полномочным представителем. После смерти короля эта бумага не значила ничего, однако если смотреть издалека, подпись и королевская печать производили достойное впечатление. Вскочив на лошадь, он медленно въехал в открытые ворота монастыря и очутился на просторном дворе, окруженном хозяйственными постройками: амбарами, дровяными сараями, давильнями и конюшнями. Конские копыта заскользили на редких крупных плитах, покрывавших двор. Окинув взором царящие вокруг грязь и запустение, он живо представил себе, сколь ужасное впечатление произвели они на графиню, привыкшую к роскоши Версаля и Лувесьена. Очевидно, никто не заботился о содержании аббатства: его мрачный облик более напоминал тюрьму, нежели Господню обитель.
Привязав мерина к кольцу, он взял в руки тяжелый дверной молоток. На отозвавшиеся глухим эхом удары никто не ответил. Из стены торчало маленькое кольцо, возможно, соединенное с висевшим во дворе колоколом. Он потянул за него, и где-то в глубине раздался звон. Спустя немного времени окошечко в двери открылось, и темный силуэт, наполовину скрытый переплетением ветвей, спросил, что ему угодно.
— Сестра моя, — ответил Николя, — у меня срочное послание для госпожи де ла Рош-Фонтений, вашей матери-настоятельницы.
По дороге Лаборд снабдил его всеми необходимыми сведениями.
— Как вас представить, сударь?
— Николя Ле Флок, секретарь короля в его советах, комиссар полиции Шатле и магистрат по особым поручениям.
Комиссар не поскупился на должности.
— Кто вас послал?
— Господин Габриэль де Сартин, от имени короля.
Уточнение, не лишнее в этом аббатстве, являвшемся не столько обителью, сколько государственной тюрьмой, находящейся в ведении начальника полиции; сюда заключали женщин на основании королевских «писем с печатью», то есть без суда и следствия.
— Пойду доложу, — ответила сестра-привратница.
Окошко с глухим стуком закрылось. После недолгого ожидания массивная дверь отворилась. Монахиня с белым нагрудником и в накинутом на голову полупрозрачном покрывале жестом пригласила его следовать за собой. Изнутри монастырь выглядел еще мрачнее, чем снаружи. Старинные готические своды, стены, покрытые темным зеленоватым мхом, вода, капающая с потолков. Николя вздрогнул, вспомнив свое первое посещение Бастилии. Монахиня толкнула тяжелую дверь и посторонилась, пропуская его вперед. Просторная комната казалась пустой, только огромное распятие из черного дерева нависало над прямоугольным дубовым столом, за которым высилась тощая фигура матери-настоятельницы. Он подошел поближе и поклонился. Его приветствие осталось без ответа.
— Могу я узнать, господин комиссар, что привело вас в наши стены?
— Преподобная мать-настоятельница, господин начальник полиции поручил мне срочно переговорить с графиней дю Барри.
На увядшем лице монахини появилось выражение отвращения.
— Известно ли вам, сударь, что я получила четкий и ясный приказ содержать названное вами лицо под охраной и никого к нему не допускать? Приказ исходит свыше и требует безоговорочного исполнения. К тому же я уверена, не стоит более тревожить бедную молодую женщину, обретшую здесь спокойствие.
Николя подумал, что графиня наверняка пустила в ход все свои чары, чтобы завоевать расположение суровой настоятельницы
— Сударыня, я повинуюсь королю и не могу не исполнить его волю.
Он широким театральным жестом развернул письмо, где король именовал его своим полномочным представителем, и, подняв его двумя пальцами, на вытянутой руке протянул монахине. То ли она не могла себе представить, что он говорит неправду, то ли — это предположение показалось ему наиболее правдоподобным — чтобы прочесть бумагу ей требовались очки, а она, несмотря на всю свою святость, не носила их постоянно, то ли его властный жест ввел ее в заблуждение… словом, она уступила.