Дело о чудовище с четвертого этажа
Шрифт:
– Спасибо, родненькай, что приехал!
– Рассказывайте по порядку, что произошло?
– Убили моего Хосю, насмерть убили! – Выцветшие глаза Галины Михайловны, окружённые сеткой морщин, снова заблестели. Но старушка сдержалась. Вздохнула, перекрестилась, вытерла лицо краем платка.
– Кто убил? Тушу оставили или забрали с собой?
– Да чего я тебе, старая, рассказывать буду. Ты молодой, зоркай, поди погляди.
Галина Михайловна шустро заковыляла к дому. Егор шагнул в калитку и оказался в маленьком дворике, наполовину заросшем сиренью. Под кустом стояла лавка, рядом – алюминиевая
– А собака где?
– А?
– Бублик куда подевался?
– Убёг… Ить страсти-то какие…
Вместе со старушкой, едва достававшей ему до груди, Егор обогнул избу. На заднем дворе находились хозяйственные постройки и отделённый сеткой рабицей огород. Несколько птиц сбежали из курятника и с довольным видом прогуливались вдоль свекольных грядок, чего в обычное время не дозволялось. Галина Михайловна остановилась у распахнутой двери сарая, откуда нестерпимо несло убоиной и навозом.
– Встала я с утра, позавтракала, курей покормила, яички собрала. Хорошие у меня несушки, породистые, иной раз по шесть яичек с кладки за неделю собираю. – При мысли о курицах опечаленное лицо старушки слегка просветлело. – Понесла Хосе покушать, комбикорму запарила, картошечки варёной положила. Он картошечку очень любил… Сняла засов, а там… Кровищи-то, кровищи! Я бежать! Перепугалася очень.
– А вы ночью ничего не слышали, никаких подозрительных звуков? Собака не лаяла? – Егор наклонился и потрогал борозду в плотно утоптанной земле. Похоже, здесь провели чем-то острым. Посмотрел на испачканные пальцы – кровь свиньи дотекла даже сюда, ко входу в сарай. Что любопытно, рядом виднелся отпечаток босой ступни.
– Ой, не знаю, внучек. Я фильм посмотрела и спать легла. Хороший фильм, с этим, как его… Про разведчика. Редко что смотрю. По телевизору срам один, прости Господи. Давеча включила, а там… – Галина Михайловна сердито махнула сморщенной короткопалой ладонью. – Ты вон здоровяк какой вымахал, соображай. А я ничего не слыхала. Да и глуховата стала, ты уж не серчай.
– А дверь точно была закрыта на засов?
– А? – переспросила старушка, словно в подтверждение своих слов. – Чаво?
– Дверь, говорю, точно была заперта?
– Я, поди, из ума ещё не выжила.
– Уничтожение имущества со взломом… – пробормотал Егор. В голове начала складываться картина. Раз Бублик не залаял, значит, забрался кто-то из местных, вхожий в дом. Судя по отпечатку – мужчина. Не вполне адекватный – конец августа, по ночам подмораживает, а он босиком. Вон, Егор осеннюю куртку не поленился надеть, хоть и на машине. Нарик какой-нибудь или упившийся до горячки алкаш. Надо посмотреть, чем и насколько умело зарубили свинью. Егор согнулся и полез в дверной проём, до того вонючий, что в серых глазах участкового проступили слёзы. С притолоки посыпалась труха, запуталась в отросших за лето русых волосах.
Внутри свинарника царила сумрачная прохлада. Опилки, ровным слоем покрывавшие земляной пол, почернели от впитавшейся крови. Из дальнего угла послышалось какое-то шевеление. Егор насторожился. За невысокой дощатой перегородкой ворочалось и пыхтело что-то большое.
– Жив ваш свинтус, Галина Михайловна. Напугался бедняга, вон как дышит.
– Господь с тобой! Его же надвое разорвало!
Участковый замер, ощутив, как по спине пробежал холодок. Даже волосы на загривке встали дыбом. Мелькнула надежда, что подслеповатая старушка чего-то не доглядела. Но зрачки наконец-то привыкли к темноте, и Одинцов обнаружил в двух шагах от себя пустое корыто и лежащую за ним свиную голову, таращившуюся в пустоту крошечными пуговками глаз. Ближе ко входу валялось ведро, окружённое мятыми картофелинами и бурыми сгустками комбикорма. За перегородкой снова зашуршало. Сарай наполнился утробным рычанием, словно неподалеку заработал четырёхтактный генератор.
– Бабуль… – еле слышно выдавил Егор, сглотнув перекрывший горло комок. – Уходи!
– Чаво? – Галина Михайловна сунулась через порог, желая подобраться поближе.
– Пошла отсюда! – невежливо заорал Егор, но было поздно. Из-за деревянной перегородки поднялся тёмно-серый, косматый, чудовищный по своим размерам волк. Прижал уши и показал клыки, каждый толщиной с карандаш.
Тоненько всхлипнув, старушка осела на пол. Егор потянулся к пистолету, понимая, что не успеет даже расстегнуть кобуру…
Не успел. Волк прыгнул. Словно в замедленной съёмке Егор увидел, как все четыре лапы зверя поднялись в воздух. Задняя задела когтями перегородку, вырвав кусок древесины. Здоровенная башка с рыжими подпалинами внезапно оказалась совсем рядом. В лицо шибанул запах псины, перебив прочую вонь. В голове взорвалась мысль: «Хана!». Но рука сама собой ухватила за дужку ведро, описала полукруг и ударила оцинкованным дном по оскаленной морде. Бам-м-м! Ведро загудело, во все стороны полетела картошка, будто комья земли после взрыва гранаты.
Звериная башка мотнулась влево. Лапы достигли пола, оставив в грязи глубокие борозды. Мощная туша едва не сшибла Егора, как кеглю, но он отскочил. Долбанулся спиной о балку, выбросил ногу вперёд, угодив подошвой по кожистой мочке носа. В жёлтых звериных глазах полыхнула ярость. Клацнула пасть, попытавшись оттяпать ступню. Спасая конечность, Егор отшатнулся, не удержал равновесия и подставил бок.
Затрещала ткань. Громадная пасть вцепилась под ребро, подняла Одинцова в воздух и швырнула об стену, выбив из трухлявых досок облако пыли. У-у-ух, блин! Свет в глазах померк, от боли дыхание застряло в груди. Егор рухнул в мокрые опилки, подозревая, что уже не жилец. Такими зубищами, поди, все кишки разорвало. Но силы пока оставались, и Одинцов трясущимися пальцами уцепился в застёжку на кобуре. А волк неожиданно спокойно приблизился к телу старушки и ткнулся носом в пуховый платок.
– Замри! Не тронь, паскуда, пристрелю! – Егор и сам не понял, зачем заорал. Будто перед ним стоял алкаш с топором, а не матёрый, но совершенно неразумный зверь. Рука с пистолетом ходила ходуном, беря на мушку то серую шерстистую холку, то стену, то пол.
– Ну ты серьёзно? Жива она, не лезь в бутылку.
Что?! У Егора отпала челюсть. Сказано было мужским голосом, хриплым и глумливым. Волк аккуратно перешагнул Галину Михайловну, дёрнул задней лапой, стряхивая кусок раздавленной картошки, и покинул сарай.