Дело о мастере добрых дел

Федорова Любовь Борисовна

– Вы не понимаете...

– Уже более-менее начал понимать.

Обморок дернул головой. Спросил:

– Вы говорили с киром Хагиннором и он отказал в моей просьбе?

– Не напрямую. Но я слышал, как он предостерегает от разговора с вами других. Говорил о том, что Арденна не место для важных встреч, кто хочет говорить - едет к императору в Столицу. Мне жаль.

У Обморока на мгновение выступили желваки на скулах. Он не огорчился. Он разгневался.

–

Простите, что затрудняю вас, - сказал он стальным злым голосом.

Возможно, подумал, что предостережение касалось самого Илана.

– Завтра будет новый день, - спокойным тоном отвечал Илан.
– Для кира Хагиннора, в том числе. Все может измениться. И так, как вы совсем не ожидаете. Отдыхайте.

А Намуру не везет. Пока в операционной, вдобавок к швам на ноге, добинтовывали неудачливому юному любовнику разбитую голову, в приемнике случился судорожный припадок на фоне малярии, в легочном усиливающаяся стенокардия оказалась спонтанным пневмотораксом, на месте воздух откачали, легкое расправили, больная задышала, но ненадолго. Частота дыхательных движений быстро стала увеличиваться и вскоре оказалась вдвое выше нормы. Сделали повторную пункцию и привезли в операционную ставить дренаж. Без доктора Раура, за которым бегать далеко и долго, поэтому Илану пришлось самому. Причем, на доске плановых Илан внезапно обнаружил лобэктомию височной доли на завтра. План с подписью доктора Наджеда, когда успел образоваться здесь, неясно. Больной не в хирургическом, к операции его готовят в беспокойном отделении у доктора Арайны, и доктор Арайна в плане поставлен на вторые руки. С одной стороны, логика в этом есть, с другой, не очень-то это правильно.

В итоге советник Намур слонялся по коридору от палаты к палате, заглядывал к Эште, говорил с Актаром, сквозь приоткрытую дверь любовался на блюющего после наркоза героя-любовника в послеоперационной, обнимал за плечи его расстроенную маму и, выслушав чушь про великую любовь, ради которой герой готов на любые муки, тихо сказал через плечо его мамы наконец-то освободившемуся Илану:

– Не мучай парня. Добей.

Тут мама взвилась, и Намуру пришлось спасаться бегством.

– Я начинаю привыкать, - сказал советник чуть позже, дождавшись все-таки своей очереди на разговор.
– Или прозревать. Скоро буду молиться на вас и вашу работу. Вопросы жизни и смерти за пределами госпиталя - просто упражнения в философии, пустая трепотня, высокопарные бредни. Насколько здесь все по-другому, тот, кто не видел, не поймет.

Поддерживать разговор в заданном тоне и на предложенную тему у Илана сейчас не было сил. Оказывать помощь в расследовании чего бы то ни было, хоть пути падения оторвавшейся пуговицы, тем более. Зато появилась надежда, что завтра по хирургии подежурит доктор Наджед.

– Пойдемте пить чай, - просто сказал Илан.

"Я не готов вас слушать", - Намуру не сказал. Может быть, зря.

Над Арденной уже, вроде бы, ночь. По крайней мере, темно, и огней в городе немного. Когда часто приходится заходить в операционную, начинаешь терять ощущение времени суток. Там время течет совершенно иначе. Кажется, что проходит пять сотых, на

самом деле из жизни исчезла четверть стражи или больше. Выходишь обратно - время как время, иногда даже слишком медленно тянется.

В лаборатории жарко, пыхтит автоклав, двойные створки в кабинет распахнуты, чтобы прогрелись оба помещения. Поэтому в кабинете тоже жарко. Неподарок сгреб попону и диванные подушки в дальний угол, забился туда, как зверь в нору, не шевелится. Экстрактор нетронут, спиртовки сухие, поддон, на котором должны быть готовые флаконы, пуст. Правило "не хочешь - не работай" пора отменять. Зато Мышь, пританцовывая и напевая, накрывает на кабинетном столе роскошный пир - три коробки с пирогами, печенье, сахарные конфеты, воздушные булки и тарелка с пирожными. Кого ждет в гости? Илана с Намуром? Или волшебника из имперской Столицы?

– Где ты все это раздобыла?
– поинтересовался Илан.

– В кондитерской на спуске, - отвечала Мышь.

– Хорошо, я переформулирую вопрос: на какие шиши гуляем, Мышь?

– Я отработала декаду, мне дали денег в казначействе, - охотно сообщила она.
– Много. Я не ожидала столько. Вот - проставляюсь. Вы же вина не пьете? А то я бы взяла и бутылку... Садитесь, угощайтесь, чай почти готов.

– Бутылку надо было взять, - сказал Намур.

– Не слушай, - улыбнулся Илан.
– Советник дает не те советы.

– Я вообще не даю советов, - подвинул стул поближе к пирогам Намур.
– Я жалуюсь на жизнь. Никому никогда не жаловался, только вам, доктор. Бутылки временами очень не хватает.

– Так и быть, - сказал Илан.
– Я принесу бутылку.

Прошел по коридору к кабинету доктора Наджеда, открыл своим ключом дверь, нашарил в темноте коллекцию благодарностей в глубине шкафа и выбрал непочатую, с двойным акцизом и сургучной марочной печатью. Бутылки сейчас много кому не хватает. В лекарственных целях и строго по рецепту. Эште из-за пьяного гриба, Неподарку из-за брата, Мыши каплю в честь ее маленького праздника, ну, может, еще кто зайдет на пироги.

И не ошибся. Столичный волшебник появился из ниоткуда, стоило лишь про него вспомнить. Уже грел над автоклавом руки и улыбался Мыши.

– Что празднуем?
– спросил Илана вместо приветствия.

– Мышь проставляется с первой получки, - объяснил Илан.

Мышь расцвела в центре внимания, ходила на цыпочках и лучилась такой улыбкой, при которой можно гасить лампы. Намур присмотрелся к благодарности, добытой Иланом в соседнем кабинете, присвистнул.

– Ничего себе, живем, - сказал он.
– Шестьдесят лет вину. Трогать страшно. Штопор есть?

– Нет, конечно. И я вам все не вылью, не мечтайте, - сказал Илан, доставая из коробки ланцет и втыкая его в пробку.
– Половину оставим для больного.

– Чтоб я так болел, - вздохнул Намур.

– Не приведи бог, советник. Это для доктора Эшты. После пьяного гриба память возвращать. Он ведь ничего не сказал сегодня Дженишу?

<