Дело о мастере добрых дел
Шрифт:
– Дренажи я выну, - сказал Илан, - контрапертуры зашью. Стому реконструирую позже, когда будет в силах. Все не так уж страшно, как выглядит. Почему вы здесь сидите? Опасаетесь нового скандала в докторском семействе?
– Нет. Я ушел в общую палату и там останусь. Просто... Я никогда не видел настолько тяжелых после того, как им помогли. Я никогда не видел ни такой боли, ни ее исцеления. Я всю жизнь сидел с книгами, я почти не смотрел на людей, которые ко мне приходили. Не любил прикасаться к ним, просто терпел это, как издержки профессии. Я любил науку и книги, их влияние на жизнь, а не саму жизнь. Некоторые из моих пациентов умирали, некоторым помогали мои лекарства... Я даже не знаю подробностей, не помню имен. Я думал, умею лечить,
Это ты, милый мой, еще не видел, что было внутри, подумал Илан. И запаха не чувствовал.
– Здесь есть ваша большая заслуга, - сказал он.
– Если бы не составленное вами лекарство, боюсь, так гладко не обошлось бы. Прогноз был плохой.
– И вы взялись при плохом прогнозе?
– Я приму любого человека на любом этапе его жизненного пути, - сказал Илан.
– И останусь с ним на столько, на сколько это будет необходимо. Или возможно.
– У вас... умирали во время операции?
– Да, - сказал Илан.
– Конечно. Но давайте об этом не здесь.
– А я... я мог умереть?
– По зависящим от меня причинам - нет, - сказал Илан.
– По не зависящим... да. Если бы оторвался тромб, не выдержало сердце... Я знаю, что не было больно. Но было очень неприятно, и вы боялись. Я старался делать все так быстро, насколько только мог.
И я не представляю, как ты держался, - этого не сказал вслух.
– Я в вас верил, - вдруг убежденно и с некоторым упреком сказал Актар.
– Я видел, я чувствовал - вы знаете, что делаете. Очень жаль, что вы...
– и осекся.
– Не правите этой страной, - закончил Илан.
– Судя по тому, что вы все время хотите об этом спросить, вы до сих пор не увидели прямого ответа на ваш вопрос.
– Ваши помощники говорят, вы слишком добрый и вам всех жалко, поэтому вы не хотите. Но...
– Но не это основание для моего отказа, верно. Давайте, чтобы вы больше не смотрели на меня вопросительно, я объясню, что я про это думаю. Вы занимались диагностикой, вы должны уметь строить прогнозы и кривые выживаемости для разных состояний, вы поймете. Арденна особое место. Мир вокруг нее не замер на месте, мир развивается, движется, налаживает коммуникации. Северные, южные, островные соседи Ардана становятся умнее и сильнее. Становятся заинтересованнее в собственном развитии. А мы живем посередине. Неудачно живем. Наше маленькое царство лежит на перекрестье их путей и их цивилизаций. Мы нужны всем, как вспомогательная часть, как удобное место, как связующее звено, и никому не нужны как сила, требующая уважения. В таких условиях самостоятельная выживаемость Ардана без поддерживающей его изнутри силы ничтожна. Прогноз как при опухоли мозга - от двух месяцев до двух лет. Но и с внутренней силой... прогноз тот же. Потому что поднять эту силу среди народа, купить на пиратских островах или привлечь откуда-то еще, затеять борьбу за внутреннюю власть и внешние границы, это все равно, что лечить опухоль заговорами, травами или шаманским бубном. Борьба в безнадежных условиях - средство против отчаяния, а не против болезни. Мой прогноз на то, чтобы бороться, неблагоприятен. Ввязаться в это как раз и значит стать опухолью, которая толкает на бесполезные движения и траты, все равно ведущие к смерти в конце спрогнозированного периода. Если же просто одеться в золото, воссесть в тронном зале и вообразить себя царской фигурой, с подписью которой на деле не будет считаться паршивый адмиралтейский писарь, это все равно что вырезать опухоль вместе с частью мозга. Задеть важные центры, лишить тело речи, движения, контроля над потребностями и физиологическими отправлениями. Превратиться в бесполезную куклу, которой двигают руки и за которую кивают головой.
– У вас очень и очень странный взгляд на политику, - помолчав, ответил доктор Актар.
– Я не утверждаю, что мир так устроен, и все это так и есть. Имеете право со мной не соглашаться. Я говорю только, что я так думаю. Быть может, все иначе. Но пока у людей здесь есть надежда на спокойную мирную жизнь, я не стану ради дохлой перспективы подставлять их под удар, отбирать последнее и заставлять жертвовать собой, как делали некоторые в моей семье. Для этого мне действительно слишком всех жалко. А в остальном - время покажет.
Не сказал, что, если между Ходжером и Хофрой будет война, начнется она где-то здесь, на перекрестке торговых путей, на окраинах, на границах и рядом с границами в южных факториях. На стыке миров. Может быть, война уже идет, поэтому пропали люди с "Итис". Нет никаких пиратов и никакого пиратского флота, собранного против Арденны. Все гораздо серьезнее. Илану показалось, что Палач приподнимает веки. Спит, или не спит, непонятно. Бывает, что через лекарственный сон люди слышат окружающих.
– Пойдемте, - позвал Актара.
– Вы пропустите ужин, вас опять станут ругать за нарушение режима.
– И все-таки жаль, - не отступался тот.
– Вы были бы идеальным государем.
– Что толку быть идеальным, если мир вокруг не идеален и никогда идеальным не будет?
– Вы могли бы изменить людей и мир.
Илан улыбнулся. Получилось немного грустно. Сказал:
– Пусть другие манипулируют людьми, пытаясь изменить их и этот мир. А я начал с себя, и у меня непочатый край работы.
Скромный стук в притолку. Посторонние. В палату заходить не рискуют. Что для визитеров из префектуры довольно странно. Там работать ничуть не легче, а, может быть, даже хуже, чем в госпитале. Слишком много грязи проходит через руки, а, если не очерстветь, то и через сердце. Такого насмотришься, что в больнице и не приснится. Душевное равновесие и хорошее настроение там тоже сохранять непросто.
– Подождите, я сейчас выйду, - ответил Илан.
Поторопил на выход Актара, быстро наклонился к больному, сам пощупал пульс, температуру, заглянул в глаза и в рот, послушал легкие, проверил банки с отделяемым. Живучий, черт. Или лекарство от докторов Арайны и Актара действительно волшебное.
Стучал младший инспектор Джениш, один, без вечного хвоста из старшего инспектора Аранзара.
– Привет, - сказал Джениш.
– Наших не встречал? Я что-то потерял их всех.
– Не встречал, - покачал головой Илан, прикрывая за собой дверь послеоперационной и увлекая Джениша за собой к фельдшерскому посту - отправить кого-нибудь взамен для наблюдения.
– А как ты потерялся-то, милый мой? Я думал, вы не расстаётесь.
– А, этот театр, будь он неладен, - с трагической безнадежностью махнул рукой Джениш.
– Что в театре может быть неладного? Это же не наш Дворец-На-Холме и не префектура. Даже не адмиралтейство. В театре все всегда красиво.
– Ага, и в перьях. Все получается не так, как я хотел и как себе представляю, - сокрушенно пожаловался Джениш.
– Это моя пьеса, мои слова, мой сюжет. И я не узнаю того, что написал, ни в одну из сотых действия, хотя они не отступают от текста. Вообще не то, не так, и... У них, видишь ли, другое понимание и другое видение, им, говорят, диктует сцена, музыкальная канва, вид из зала, тысяча других причин, которые я, тупой, не понимаю. Дичь полная. Начинаю всерьез бояться этой затеи. Ну, разве что музыка хорошая. Буду надеяться, что песенки меня спасут.