Дело о мастере добрых дел
Шрифт:
– Здравствуй. Меня зовут доктор Илан. Я спасаю твою шкуру. Ты меня понимаешь или мне говорить по-ходжерски?
Взгляд медленно фокусируется, на лице отражаются самые разные стадии осознания происходящего от тоскливого "доктор, сколько тебе лет, твоя мама знает, чем ты здесь занимаешься?" до почти панического "почему я до сих пор не сдох?" Последняя мысль произносится вслух на хофрском, практически одними губами.
– Потому что я спасаю твою шкуру, - слегка пожал одним плечом Илан, переходя на ходжерский.
– Пока что получается.
Палач закрыл глаза, попробовал отмахнуться от Илана рукой, как от кошмара, получилось слабо.
– Если ты
Больше не о чем пока разговаривать. Мутно ему. Не понимает еще.
– Стой, - сипит Палач.
– Доктор, стой... Позови священника...
– Вашего? Нашего?
– Все равно...
Можно подойти к Обмороку и спросить, есть у них кто-нибудь в посольстве или на корабле, кто бы сгодился. Но... не слишком ли много в госпитале стало хофрского посольства, плодящего вранье и тайны? Доверие к себе они потеряли. На самой окраине Арденны, стоит храмик единобожцев с фениксом на крыше, маленький, скромный. При нем уже лет тридцать живет служитель. Отшельник-не отшельник, там, на дороге к Северной Верфи, отшельником быть сложно, толпы людей ходят туда-сюда на работу и по другим делам, многие у феникса задерживаются. Но человек, стяжавший себе славу подвижника, аскета и проповедника. Зачем нам хофрские странные личности? У нас свои есть. И кое-что примечательно: когда доходит до "все равно" - это дело серьезное. Значит, грехи свои знает и смерти из-за них боится, что-то хочет исправить, надежда есть. Вот он, подарок, можно попробовать чуть иначе относиться к Палачу, даже если тот действительно палач.
– Хорошо, - сказал Илан и ободряюще тронул Палача за плечо.
Тот удивился, словно его волшебством подняло и аккуратно уложило на место. Человек, которому никто никогда не сочувствовал. Ну, посмотрим, как ты поговоришь со священником.
Из коридора донесся шум. Там говорили громко и по-докторски уверенно. Илан мельком глянул в приоткрытую дверь. Из аптечного корпуса через хирургию шел доктор Арайна с помощником, навьюченным свертками и мешками, словно верблюд. Неподалеку от послеоперационной доктор Арайна встретил доктора Никара и вступил в беседу. Помощник у него был из пациентов-звероловов, голова обрита налысо, как у самого Арайны, на черепе повыше виска вмятина со следами швов. Илан про него знал - тот попал в отделение для беспокойных после того, как лошадь лягнула его в голову. Пока доктор Арайна спокойно стоял и обсуждал какую-то проблему, помощник его ходил со своим грузом от стены к стене, не имея возможности остановиться. Арайна не обращал на это внимания.
– Доктор Илан?
– говорил Никар.
– Только что был где-то здесь. Посмотрите за той дверью.
– И указал неправильно, на докторскую палату.
Илан сам вышел навстречу. Доктор Арайна поздоровался коротко, за руку, как принято в Бархадаре, и сразу перешел к делу.
– Вам передали лекарство, я рад, что вам понравилась моя рекомендация, но я обязан вас предупредить, - заявил он.
Илан взглядом следил за челночным ходом душевнобольного, который отталкивался от одной стены, чтобы пойти навстречу точно такому же препятствию по другую сторону коридора, и внутренне опасался, что тот, в своих размашистых и свободных движениях или налетит сейчас на стену и растеряет ношу, или уронит что-нибудь, лежащее сверху. Оторваться от наблюдения было почти так же сложно, как зверолову прекратить.
– Сюда!
– щелкнул пальцами доктор Арайна, и помощник в три длинных, неестественно скользящих шага оказался рядом.
– Разгружай верхний мешок. Не побей!
О пол звякнули флаконы, не больше десятка. Сверху лежала записка-отчет. В аптеке ничего, кроме брахидского зелья заказано не было, значит, это оно. Сам зверолов долгим преданным взглядом задержался на докторе Арайне и вдруг многозначительно произнес:
– Лысый. Сходи, пописай!
Доктор
– Будьте осмотрительны с моим рецептом, - указал он длинным жилистым пальцем на мешок.
– Не лейте всем подряд. Оно роняет пациента в печаль и размышления о смысле жизни. Кому-то лишь на пользу, а иной и повеситься может.
– Спасибо, учту, - поклонился Илан.
Арайна снова щелкнул пальцами помощнику, и тот мигом оказался у него за спиной. От стены к стене он теперь не ходил, просто туда-сюда качал головой. Простившись с Иланом сухим кивком и ничего хорошего или плохого не сказав про самовольную переделку рецепта, доктор Арайна двинулся в сторону акушерского. Видимо, что-то тащили и туда.
Илан заглянул в полотняный мешок. Так и есть, десять банок. Прочел записку - это окончательный результат, до следующей поставки сырья больше ничего ждать не следует. Два компонента закончились бесповоротно, на три есть заказы по другим лекарствам, нужно соблюдать приоритеты, из оставшегося в достатке ничего путного не слепишь. Перетопчется доктор Актар без подъязычных капель. А, впрочем, ладно, трое суток после пьяного гриба позади, бегает он как конь, болеть сильно ничего не болит, значит, курс скоро можно заканчивать. Зато теперь понятно, отчего плачет. Понятно, и что за бунт устроил Эшта. Ему повторять не будем, от воспаления обойдемся сульфидином. Но оставшиеся десять есть кому влить. Илан осторожно поднял мешок и понес его в палату к Палачу. Ну, доктор Раур. Спровоцировал эксперименты...
* * *
Чуть позже доктор Никар поймал Илана в коридоре, бесцеремонно (пока никто не видит) придержал за шиворот и убедил пойти и пообедать. Со второго этажа Илана не звали, до окончания приема оставалось чуть меньше стражи. Можно согласиться, пообедать и подняться в кабинет. Можно и не подниматься, пока в верхнем коридоре пусто. Если идти через черный выход из хирургического, дорога в столовую ведет мимо запертых пустых палат, мимо кладовых и шкафов с инвентарем, бельем и посудой, мимо уборной для персонала и малой сестринской, которая тоже должна быть закрыта в неоперационный день. Дежурная бригада, когда нет работы, либо помогает в приемнике, либо без дела торчит в дезинфекции. Сестринская, вопреки распорядку, оказалась незаперта, и навстречу Илану оттуда вышла Кайя, оправляя одежду и пряча ключ от двери в укромное место между грудей. Сорочка, выглядывавшая из-под форменной робы, была у нее надорвана на плече и, быстро поправив ее, Кайя прикрыла пару мелких синячков, какие образуются на нежной девичьей коже от слишком страстных поцелуев.
– Стой!
– сказал Илан.
– Почему не на месте?
– Мне отдали деньги и отпустили, - томно отвечала она, ни капли не смущаясь.
– Мне завтра на дежурство в детском. Я хочу сходить домой.
– Я тебя не отпускал, - Илан подошел ближе, почти вплотную.
– А что нужно сделать, чтобы отпустил?
– подняла она смелые глаза и, чуть отступив на полшага назад, прислонилась спиной к стене.
– Доработать смену, - Илан уперся ладонью в стену над ее плечом.
– Вечером заступила, вечером уйдешь.
– А если я попрошу прощения?
– с уверенным спокойствием улыбнулась она.
Привычки к согласию и повиновению, обязательной для младшего персонала, в ней не было ни на волос.
– За что, например?
– За поцелуй в пустом корпусе.
– Что с ним не так?
– Я не знала, что ты хирург.
– Что такого в том, что я хирург?
– У тебя не будет на девушку времени, - пожала она плечиком под надорванной рубашкой.
– Твоя работа съест тебя, меня и все, что может быть общего. Не стоит начинать то, что закончится плохо или ничем. Я прошу у тебя прощения. Этого достаточно?