Дело о продаже Петербурга
Шрифт:
Но сегодня был день исключения. Кандидат в депутаты Виктор Нежданов ушел с работы еще пораньше и не в свой штаб. Он решил посвятить остаток дня семье. А для начала как следует выгулять Джека.
Хозяин неторопливо натянул старую кожаную куртку, специально сохраненную для таких прогулок. Джек прыгнул на нее могучими когтями передних лап и легонько ухватил зубами замызганный край — один раз это делать разрешалось. Всего один раз, за второй полагался легкий шлепок поводком и печальная участь: спуститься по лестнице на привязи. Поэтому Джек не вышел за границы установленного обряда, а дождался, когда откроется дверь и вылетел на лестничную площадку.
Там его ждала неожиданная и приятная встреча: тот самый наглый кот. Котяра оказался еще и чудовищно глупым:
— Ладно, шугани его легонько, — согласился Виктор Нежданов.
Джек ринулся на обидчика. Тот, в последний момент все-таки сообразив, в какую авантюру имел неосторожность влезть, ринулся вверх по лестнице. Гонимый и гонитель преодолели четыре лестничных пролета за десять секунд. Однако у проклятого кота был небольшой сюрприз — высокий подоконник, проверенное укрытие. Оказавшись на каменном карнизе, он нагло зашипел, глядя на Джека — попробуй, достань! Тот, как и полагается дрессированной собаке, не стал осыпать его лаем, лишь молча прыгал, тихо поскуливая.
— Джек! — донеслось снизу.
Тут бы послушаться, однако псу показалось — прыгни чуть посильнее, и удастся сомкнуть клыки на проклятом котяре. Нет, не получается, все рассчитал, мерзавец!
— Дже-ек! — послышалось чуть тише, видимо, уже из подъезда.
Пес понуро оглянулся. Что-то кольнуло изнутри. Нет, не обида на проклятого кота — это мелочь. Какое-то предчувствие. Опять голос снизу, но уже неразборчивый, вроде, не его кличут. Зато настоящая опасность, с такой не шутят!
Если бы собаки умели проклинать, пролетевший всю лестницу Джек проклял бы себя сто раз, обозвал худшим сукиным сыном за всю историю собачьего рода. Ибо он совершил наитягчайшее преступление: оказался вдалеке от хозяина, когда тому потребовалась защита. Двойное расстояние он покрыл быстрее, чем когда бежал вверх, за дурацким котом.
С последней площадки пес увидел самую страшную картину в своей жизни: несколько человек (трое, четверо?!) били в широком подъезде хозяина, упавшего на грязный пол. На полу валялись два уже использованных металлических прута, и теперь люди действовали только ногами.
Что увидел мелкий, послекризисный бандюк, счастливый от найденной недавно безопасной и доходной работы, бросив взгляд на лестницу и продолжая при этом топтать ногой лежащего человека? Наверное, нечто похожее видят пьяницы, свалившиеся на рельсы с платформы за несколько секунд до подхода поезда. Только не было грохота.
Джек пролетел последние пять ступенек, и тут в подъезде произошло то, что не смог бы внятно описать ни один свидетель, окажись он даже на расстоянии вытянутой руки и будь полутемный подъезд освещен театральными софитами. По крайней мере, собачьего рычания он не услышал бы — пасть Джека была занята другой работой. Но если пес хоть раз и рыкнул, этот звук заглушили другие — сперва вопли ужаса и злобы, потом дикой боли.
Даже те бандиты, которых в первую секунду не коснулись собачьи зубы, потеряли ориентацию и не могли понять сразу, где лестница, где пол, где потолок, а главное — где выход. Они метались в узком пространстве, заполненном целой сворой осатанелых черных чудовищ, воистину, вынырнувших в этот мир из-под земли, где скрывается самое страшное, превышающее убогий человечий разум. Один из воплей перекрыл все остальные, стекла лестничных окон дрогнули, как от выстрела: Джек взял в пасть чье-то «хозяйство», сжал челюсти и рванул…
Наконец, одному из бандитов удалось распахнуть дверь и медленно выпасть на улицу. Его движения ограничивали не только раны, но и Джек, дробящий суставную сумку плеча. Бандит был могуч и в болевом шоке, лишь поэтому он смог пройти несколько шагов с собакой на спине. За ним тянулась кровавая дорожка. Потом силы оставили бандита, и он рухнул лицом на асфальт.
Ротвейлерам проще, чем бульдогам или бультерьерам расстаться со своей жертвой. Джек разжал челюсти и только тут увидел последнего врага, высовывавшегося из «опеля», заранее подогнанного к парадной. Тот, удивленный задержкой подельников, с легким ужасом слышал вопли из подъезда. Когда же дверь открылась, его глазам предстала еще более страшная картина. Бандит торопливо вытащил газовый пистолет и поднял его в тот же момент, когда пес уже летел к нему.
Выстрел прогремел, когда до Джека было около трех метров. Порция газа произвела на ротвейлера не больший эффект, как если бы в него кинули жеваный конфетный фантик. Раздался свежий крик, пистолет полетел на асфальт, пес, поднатужившись, выволок бандита из машины, вцепившись ему в локоть. Потом потащил жертву по мостовой, бросил, снова вцепился, снова бросил. На этот раз все, кто наблюдал во дворе эту картину, получили более-менее связное впечатление, не ставшее от этого менее ужасным.
Утомившись и перепрыгнув через бандита с разорванными руками и плечом, Джек вернулся в подъезд, дверь в который все еще была распахнута. Там тоже уже не осталось врагов: один отполз в угол, оставляя за собой бурый след, другой корчился на полу, в луже собственной крови. Однако пса теперь интересовал лишь хозяин. Он сел возле него, вылизал окровавленное лицо и даже слегка рыкнул на подошедшую хозяйку, правда, чуть секундой позже ее узнал.
А пятью минутами позже подъехала милиция. Наряд не сразу понял, что же здесь произошло. Сотрудники даже потребовали, чтобы им показали «взбесившегося ротвейлера», однако на защиту Джека немедленно встали местные собачники и просто соседи. Кое-кто даже встал живой стеной, между милиционерами и плачущей хозяйкой, тащившей наверх рычащего Джека.
Особенно активной была владелица таксы — маленькой собачки, поэтому ей не раз приходилось компенсировать криком малые габариты собственной питомицы. За одну минуту она успела сообщить милиции, что думает о ней, что думают о ней соседи, что думает о ней весь город, и даже что думает о ней ее такса. Еще она упомянула о волшебной способности милиции — прибывать на место происшествия пять минут спустя после того, как преступление уже свершилось. Старший наряда не стал вступать в пререкания. Он уже понял, что случилось и был немного рад — ведь теперь показания со злодеев придется снимать не ему, а операм, в больнице (видимо, несколько дней спустя).
Следующий конфликт граждан произошел с экипажем «скорой помощи». Врачи, сперва не уразумевшие в чем дело, хотели начать с порванных бандитов, однако соседи настояли, чтобы в первую очередь бригада оказала помощь Нежданову. Врачи определили состояние кандидата как тяжелое, но жизни не угрожающее. Лишь после этого смогли оценить, насколько серьезно поработала его собака…
Глава четвертая. АБСОЛЮТНАЯ ИЗМЕНА, или ЗАКОН МЭРФИ
Женевьева ушла из квартиры Нертова четверть часа назад, опять направившись в больницу к Арчи. Мэй, жалобно поскулив, поняла, что на этот раз ей придется расстаться с хозяйкой. По наблюдениям Алексея, у ротвейлерши были дополнительные причины стонать и плакать: битва на даче оставила на черном собачьем теле множество стекольных порезов (к счастью, не глубоких), к тому же животина ощутимо прихрамывала. Однако юрист понимал — собаку беспокоят вовсе не раны.
Он находился в столь же печальном положении: затухающая боль вчерашних порезов и бесконечные терзания, природу которых он отлично понимал. Собака горевала по хозяину, а Нертов — по другу. Однако Мэй была не повинна в неприятностях Арчи, что к Алексею никак не относилось. По башке тот получил исключительно из-за него; доказывать самому себе, что это не так, было бы самым распоследним делом.
Они долго работали вместе. Впервые за эти годы он играл «втемную» от Арчи, толком не объяснив тому, какой же предмет тот нес в руках. Вполне возможно, если бы знал — послал его куда подальше. А заодно заметил: «Ты вместо того, чтобы разбираться, кто против кого интригует, довел бы до конца Нинину историю. Видишь, этим пришлось заниматься посторонним людям».