Дело о спасении телезвезды (Сборник новелл)
Шрифт:
***
Телефон зазвонил, когда я припарковал свою "хонду" возле дома. Было темно, душно, в свете фар кружилась пара мотыльков...
И - зазвонил телефон.
– Андрюха!- сказал голос Повзло из трубки.- Андрюха, только что напали на Худокормова. Ударили по голове... Он в бессознательном состоянии.
– ...твою мать! Где? Кто? Как?
– В подъезде его дома. Ты можешь сейчас подъехать?
– Могу.- И я погнал на Васильевский.
Город к вечеру уже опустел, дорога, на которую днем ушло бы не менее сорока минут, была свободна, и я долетел до улицы Кораблестроителей
Возле подъезда стояли "скорая", милицейский УАЗ и "десятка" Повзло. Толпились возбужденные жильцы. В приоткрытую дверь "скорой" я увидел Яна Геннадьевича.
Режиссер лежал на носилках. Бледный, с закрытыми глазами.
Над ним колдовал врач. Я подошел ближе, но дверь захлопнулась. Вспыхнула "мигалка", и "скорая" стремительно рванула с места... Всего час назад мы сидели в кафе. Худокормов был весел, беспечен, шутил.
Из подъезда вышел Коля, следом - двое мужчин. Они были в штатском, но все же в них сразу угадывались опера. Опера окинули неприязненным взглядом группку жильцов, активно обсуждающих происшедшее ("Вот до чего дожили! Прямо в подъездах людей грабят!" - "Ох и не говорите, Марьванна, скоро из дому выходить будет страшно"), и направились к УАЗу.
Я подошел, и Коля представил меня.
Большого энтузиазма мое появление у оперов не вызвало.
– Насколько серьезны травмы Худокормова?- спросил я.
– Врач сказал, что непосредственной угрозы для жизни нет,- ответил один из оперов, старший лейтенант Самохин.
– Но и ничего хорошего тоже нет,- добавил другой, капитан Петренко.Третий случай за месяц.
– Четвертый,- поправил Самохин.
Петренко матюгнулся и сплюнул.
– А что произошло-то?- спросил я.
– Что произошло? Что произошло...
Обычное дело. Высмотрели прилично одетого человека, довели до подъезда и дали по голове. Бумажник, часы, телефон забрали... Наркоманы! Чтоб им передохнуть всем. Совсем задолбали, козлы.
– Час назад я пил с ним кофе,- зачем-то сказал я.
Повзло почесал затылок и спросил:
– Мужики, ответьте честно: шансы найти этих уродов есть?
Петренко хмыкнул, ничего не ответил и сел в УАЗ. А Самохин сказал:
– Коля... Ну ты, блин, даешь, Коля.
Ну нормальное, блин, дело, да?
Потом махнул рукой и тоже сел в машину. УАЗ зачихал, затарахтел и покатился прочь... А мы с Колей поехали в больницу.
Худокормов уже пришел в сознание. Поговорить с ним не удалось, но медики заверили, что все - слава Богу!- не так уж и страшно.
***
Наутро я снова поехал в больницу и там нос к носу встретился со съемочной группой. Конечно, они все были круто возмущены... И почему-то их агрессия выплеснулась на меня. Мне "припомнили" историю академика Глебова... и "мерседес" Жванецкого... и разбитое в прошлый Новый год лицо режиссера Германа... Обо всех этих прискорбных инцидентах говорили так, как будто это я угнал тачку Жванецкого и разбил Герману лицо.
Спокойным оставался только сам Худокормов. Выглядел он худо и чувствовал себя, хотя и старался это скрыть, тоже худо.
Своим он сказал:
– Вы-то что возмущаетесь? Вам радоваться надо.
– Чему же радоваться, Ян Геннадьевич?
– Дня
Господа актеры дружно повозмущались "чудовищным цинизмом", как выразился оператор, своего шефа, засыпали его цветами, фруктами и наконец ушли. А я остался.
– Вот так, Андрей,- сказал Худокормов.- Потенциал искусства, конечно, может иногда ошеломлять, но железяка по голове ошеломляет еще круче... Теперь я знаю это точно.
– Это вы как режиссер говорите?
– Нет, как человек, которого "ошеломили",- усмехнулся Худокормов.
– Вы видели нападавшего, Ян?
– Какое к черту! Бац по голове - и все... затемнение.
– Худо.
– Да черт с ним. Не убили - и то слава Богу.
– С этим поспорить трудно,- согласился я.- Но очень плохо, что вы не видели разбойничка в лицо. Даже если его сумеют установить, так не удастся привязать к этому конкретному эпизоду.
– А ты считаешь, что можно его установить?
– Попробовать можно... Менты уже приходили к вам?
– Нет, не было никого.
Мысленно я матюгнулся, но вслух сказал:
– Что у вас забрали?
– Бумажник, часы и телефон... Часы жалко.
– Дорогие? спросил я, пытаясь вспомнить, какие часы были у Худокормова.
– Да нет, обычные "Титони". Красная цена - триста баксов. Но мне их хороший человек подарил. С гравировочкой, на память.
"С гравировкой - это хорошо,- подумал я.- Гравировка привязывает часы покруче индивидуального номера".
– Денег много было?- спросил я.
– Тысячи полторы. Плюс карта... Плевать я на это хотел, а вот часы, Андрей, жалко.- Худокормов прикрыл глаза.- Ты, кстати, говорят, первый там оказался?
– Нет, первым был Коля Повзло. Чисто случайно. Он как раз в Василеостровском РУВД был по делу...
– Вот как? Так ты считаешь, что попробовать можно?
"Можно-то оно можно, но вот гарантировать что-либо..."
– Попробуем, Ян,- ответил я.
***
Первым делом я, конечно, поехал в Василеостровское РУВД. Я не особо надеялся получить там какой-то результат, но пройти мимо организации, которая по определению обязана заниматься расследованием, было бы неправильно. Я сел в джип и поехал. И - повезло, застал старшего оперуполномоченного капитана Петренко на месте. Вид у капитана был несколько помятый, он не выпускал изо рта резинку, однако перегарный выхлоп никуда не делся. Мне на выхлоп капитана Петренко было наплевать. Мне важно было другое: что конкретно есть у них по "делу Худокормова"?
Оказалось, как я и предполагал, что нет совсем ничего.
– Глухарек,- сказал Петренко.- Классический глухарек. Свидетелей нет, нападавшего режиссер не видел, следов никаких...
Что вы хотите?
– Вы, Петр Василич, сказали, что нападавшего режиссер не видел. Вы уже допросили потерпевшего?
– Придет в сознание - допросим,- небрежно ответил Петренко.
– Он пришел в сознание еще вчера,- довольно язвительно сказал я.
Капитана Петренко мое заявление, кажется, несколько смутило. Он закашлялся, выплюнул в пепельницу комочек розовой резинки и сказал, глядя мимо меня: