Дело о светящихся попрыгунчиках
Шрифт:
— Я… Я по возрасту негодный.
— А раз негодный — молчи лучше. Это сегодня я спокойный, а то бы…
Дворник заработал усерднее.
— Ты вот что… Вчера чего видел? Вечером, ночью?
— Ничего не видел, — угрюмо ответил дворник. — Глазная болезнь у меня, куриная слепота. Как вечер, ночь — будто в угольной яме и без свечи.
— А слышал?
— Да и не слышал ничего… такого. Обыкновенный шум. В каждой комнате по семье, все с утра до ночи промеж себя собачатся, да и с ночи до утра тоже… Ребятенки грудные, поносные, один заорет, все подхватывают, матеря кто баюкает,
— А с крыш вы снег счищаете, любезный?
— Прежде обязательно. А сейчас — дураков нет. Сверзишься еще, и вообще — ну, как кровлю попортишь, кто теперь починит? Нет, не старое время — крыши чистить.
— Ладно, тогда проводи туда.
— Куда?
— На крышу.
Дворник воткнул лопату в сугроб. Потом, подумав, вытащил — неровен час, утащат. Так с лопатой и шли по лестнице — разумеется, черной. Замок на чердак был вырван с мясом.
— Это они умеют, — заметил дворник. — Это не воду за собой сливать.
На чердаке было пусто — старый хлам разбили на дрова, нового накопить еще не успели. В углу на веревках сохло белье, совсем плохонькое.
— Все равно стащат, — усмехнулся дворник. — Ничем не брезгает народ. Третьего дня одна жиличка обосранные пеленки повесила, пусть, мол, просушатся — и те пропали.
Он подвел к другой дверце, выходящей на крышу, открыл. Открывалась дверь вовнутрь, и видно было — открывали ее недавно. Возможно, ночью. Потому что у входа был снег, а на крыше виднелись ямки следов.
— Ходят же, — неодобрительно сказал дворник, — а что ходят? Упадут, людям беспокойство — жилплощадь делить.
— А барьеры? — выглянул Арехин наружу. — Есть заградительные барьеры.
— Есть, — подтвердил дворник. — Только если кто захочет полетать, никакой барьер не удержит.
— Ну, я летать покамест не хочу, — сказал Арехин и осторожно зашагал по крыше. Снегу было чуть ниже колен, держал он прочно, солидно, но все равно Арехин шел с оглядкой, тихонько-тихонько. У кирпичной трубы остановился, поманил тезку Он.
Сашка шел поувереннее, кавалеристу крыши не страшны. Но у трубы остановился, как конь перед кикиморой.
— Это… Это что, Александр Александрович?
Труба была небрежно обвязана куском бельевой веревки, но то пустое. Главным было другое: к веревке были столь же небрежно привязана дамская сумочка.
— Судя по всему, похищенное. Арехин разрезал веревку вдруг появившимся швейцарским ножом Закрыта сумочка. Ну, ну.
Теперь — втрое осторожней против прежнего — он подошел к барьерчику. Да, тут только стреляться. До барьера на соседней крыше аккурат двадцать пять шагов. Французский стандарт.
— Хорошо, Александр, давайте спускаться, покуда не полетели. Всякое везение имеет обыкновение кончаться…
Дворник, предусмотрительно не отходивший от двери, спросил жадно:
— Нашли что?
— Чистить крыши нужно вовремя, голубчик, тогда удача к вам придет, — туманно ответил Арехин.
Как раз и экипаж подоспел. Они сели и прямиком — в МУС. Сашке
Тезка Аз положил сумочку на колени и, казалось, нисколько не радовался исходу дела. А почему? Всё-таки сумочка нашлась, уже хорошо. И как быстро! Вот товарищу наркому удача! И всему МУСу! Поддержали марку!
Арехин тем временем вздохнул тяжело, вздохнул и закрыл глаза. Задремал.
5
Недолго пришлось дремать, лошади резвые, дороги пустые, МУС, чай, не в Херсоне. Задумчивый, даже мрачный, прошел Арехин в кабинет.
— Товарищу Оболикшто доложить? — предложил тезка Он.
— О чем?
— О сумочке.
— Злоумышленники на свободе. Мотивы не выяснены. Подумаем немножко сначала, а доложить всегда успеется.
— Мне кажется, — Санька тщательно заучивал обороты, используемые тезкой Аз и добавлял вычитанное из тонких пинкертоновских выпусков. Получалось пока слабовато, но он был уверен — терпение породит умение. — Мне кажется, — повторил он, — что это дьявольски запутанное дело. Столько хлопот, таинственности, попрыгунчики какие-то, а в результате всё награбленное оставили на крыше ближайшего дома.
— Тонко подмечено. Насчет попрыгунчиков, это, конечно, цирк, балаган. Между домами натянули канат, с него спустили веревочную лестницу, по ней и поднялись. Ну, вспышка магния для ослепления, любой фокусник такое умеет. Или восточные шпионы — японские, китайские.
— А светятся отчего?
— Специальный красящий состав. Интересно другое — зачем им это нужно.
— Страху нагнать.
— Страху и наганом нагнать можно. Или ножом. Никакой лишней мороки.
— Наган теперь не редкость. Ты наган показал — тебе два в ответ, — не соглашался тезка Он. — А если кто светится, да с неба прыгает — жуть берет, шевельнуться трудно.
— Я понял вашу мысль, Александр. Вселить ужас.
— Ужас, страх, какая разница?
— Страх заставляет действовать — бежать или сопротивляться. От ужаса, как вы сами сказали, шевельнуться трудно. Но это тонкости, а за тонкостями порой леса не видишь. Вот вас, Александр, жуть бы взяла?
— Не знаю, я ведь их не видел.
— Но не заметно, чтобы наши потерпевшие пребывали в смятении, напротив — они взволнованы, но отнюдь не угнетены. Ужас, похоже, не коснулся их.
— И сережки у главной артистки тоже вынули, как бы не касаясь, — припомнил тезка Он.
— Престидижитация. Ловкость рук, проворство пальцев. Опять цирком пахнет. Но пускаться на ухищрения лишь для того, чтобы оставить похищенное на месте преступления, точнее — над местом преступления? — Арехин покачал головой, потом осторожно открыл дамскую сумочку. Аккуратно выложил на стол ожерелье, бриллиантовые серьги, флакончик духов, платочки, салфеточки, прочую дамскую дребедень, десяток николаевских империалов, завернутых колбаской в папиросную бумагу, маленький серебряный портсигарчик на шесть папирос (осталось их, папирос, только три), золотая кондомница с двумя французскими презервативами, блокнотик, карандаш…