Дело о таинственном наследстве
Шрифт:
– Наташа, это все-таки он!
– Кто?
Вася, запинаясь, и сам себе не веря, прошептал:
– Старьевщик, рубщик мебели, господин в городе и…
Наташа, проследив за Васиным застывшим взглядом, закончила:
– Антон Иванович!
Гроб на веревках, чуть покачиваясь, плавно опускался в яму – могильщики были хорошими мастерами своего дела. Вот он стукнулся днищем, и веревки ловко вытянули наверх, за что те были страшно благодарны. Совсем не хотелось во цвете их, веревочных, лет оказаться закиданными землей среди сотен трупов – брр! И они покойно улеглись на привычном месте в кармане работника.
Все
Ему становилось все хуже и хуже… сердце стучало бешено, с провальными пугающими остановками: «Да кто же он такой, отчего с княжной так по-дружески стоит… Узнал ведь, узнал, а я ему рассказывал, он же теперь догадается или придумает, ах, ааа… Ох, плохо мне, плохо…»
Перед глазами возникла, как тогда в кабаке, козлиная рожа. Косточки она на сей раз не кушала, а печально качала головой:
«Не удалось нам как следует повеселиться, милый вы мой, не удалось, – рожа картинно всплакнула. Слезы издавали невыносимый смрад. Козлиная морда выдернула откуда-то платочек, всхлипывая, промокнула им лицо, выжала и куда-то отбросила. Затем торжественно и радостно оскалилась черными гнилыми зубами и проорала: – Добро пожаловать в ад!»
Крик оглушил Антона Ивановича, сильнейшая боль пронзила сердце, он закричал, отмахиваясь от страшного. От этого крика мир вокруг задрожал, заколебался и, не удержавшись, разлетелся на куски, за которыми открылась черная, всасывающая Антона Ивановича пустота.
Хотя реакция у графа была отменная – он не успел подхватить родственника, и Антон Иванович свалился в могилу.
Руки его, неестественно скрючившись, царапали крышку Феофаниного гроба, лицо перекосило так, что присутствующим показалось, что Антон Иванович хохочет. Все эти страшные муки длились несколько секунд, после которых дражайший старец резко затих и обмяк.
Несколько дам из присутствующих немедленно упали в обморок, а Аркадий Арсеньевич удовлетворенно вздохнул.
Завершение церемонии было скомканным и не менее страшным, чем сама Феофанина смерть.
Работники по сигналу доктора бросились в могилу, грубо поправ останки старушки ногами, и вытащили Антона Ивановича на поверхность. Доктор взглянул на лицо дражайшего старца и сразу покачал головой. Нагнулся, поднял веки – глаз был мутный. Тогда Семен Николаевич расстегнул старенькую манишку и приложил ухо к груди. Разорвавшееся сердце молчало. Скрюченные пальцы застыли в последней судороге. Антон Иванович был мертв. Большая часть общества, присутствовавшего на похоронах, поспешила удалиться. Около могилы остались самые любопытствующие и кучка близких Феофаниных друзей. Князь Красков, наскоро пробормотавши графу еще раз свои соболезнования, поспешил увести Наташу. Василий пошел с ними.
Доктор, в силу своей профессии, оставался наиболее хладнокровным. Он приказал могильщикам забросать могилу Феофаны землей и… В общем, закончить все, как положено. Тело Антона Иванович отнесли немного подальше, положили на чью-то гробовую плиту. Отец Иоаким, призвав на помощь Господа Бога в таких непонятных событиях, склонился над телом, читая молитву.
Граф, доктор и Аркадий Арсеньевич присели неподалеку на лавочку и закурили, ожидая, пока подъедет коляска, чтобы отвезти тело.
Следователь был абсолютно и полностью удовлетворен. Такого подтверждения своей психологической теории он и не чаял увидеть. Теперь ему стало все ясно. Пре-дель-но. Он вдохнул полной грудью терпковатый, специфический воздух скорбного места и выдохнул в сторону Никольского:
– Семен Николаевич, отчего Антон Иванович скончался?
– Тут и думать нечего, – несколько раздраженно ответил тот. – Разрыв сердца. Возможно, он сердцем давно страдал, признаки я замечал, а тетушкина смерть и похороны… Даже для здорового человека это большая нагрузка…
Граф, больше всего на свете боявшийся снова услышать о каком-нибудь отравлении, облегченно вздохнул.
– Граф, – доктор повернулся к Орлову. – Если вам так будет удобнее, то всю необходимую подготовку тела можно провести в службе при кладбище, чтобы не возить его в больницу и домой. Так вы сможете быстрее предать Антона Ивановича земле. Столько печальных событий… Я думаю, это было бы для вас желательно.
– Да, Семен Николаевич, спасибо. Так будет, безусловно, лучше. Что происходит, не понимаю! Тетушку убили, Антон Иванович скончался. Так странно… Смерть, опять смерть… Хотя бы убийцу найти скорее!
– А убийца уже известен, – проговорил Арсений Аркадьевич, глядя прозрачным гордым взглядом вдаль…
Граф, не удержавшись, ухмыльнулся недоверчиво, зато доктор смотрел на Аркадия Арсеньевича восхищенными глазами на усталом, умном лице. И сочетания эти давали своеобразный эффект: то ли уж совершеннейшей насмешки, то ли глубочайшего уважения. Следователь не сумел разгадать выражения лица Никольского, лишь кхекнул значительно на всякий случай и продолжал:
– Дело, господа, можно считать закрытым. Если вам любопытно, давайте соберемся завтра вечером у графа. Мне еще кой-какие подтверждения получить надобно, официальные документы подготовить, да и о коляске похлопотать.
Всезнающе улыбнувшись, Аркадий Арсеньевич встал и, заложив руки за спину, медленно зашагал по аллее к выходу…
Граф и доктор совершенно одинаково посмотрели друг на друга: облегченно и недоверчиво.
Князь настоял, чтобы из коляски вышли невдалеке от дома. Он отчего-то был совершенно уверен, что ежели Наташа немедля не пройдется по свежему воздуху, то непременно лишится чувств. И Василия домой не отпустил – вдвоем Наташу было бы сподручней нести, если что. Наташа ни в какие обмороки падать не собиралась. Злость на Васин промах не позволяла. Даже ужас, испытанный при виде падения Антона Ивановича в могилу, был слабее, чем эта злость.
Всю дорогу князь заботливо поддерживал Наташу с одного локтя, а Вася с другого, которым Наташа периодически пребольно его пихала.
Дома сразу же сели пить чай с мятой и мелиссой, как распорядился Николай Никитич. Этот целебный отвар он заставил пить всех, даже прислугу. Приятный и успокаивающий запах повис в столовой, и Николай Никитич позволил себе высказаться.
– Да что же это такое! – возмущался он. – Мор какой-то на дом Ровчинских напал. Да умирают-то все смертью нечеловеческой, от ядов в табаке, в могилы падают… Ну уж увольте, а графу поскорее уезжать отсюда надо. И нам с тобой, Наталья, на зиму пора, пожалуй, в Москву перебираться.