Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек
Шрифт:
– Смешно даже вообразить такое. Изольда была богата, а кроме того, ей только что удалось создать обстановку, чреватую самыми неприятными последствиями – откопать золотую жилу для стравливания всех и вся. Для нее бросить все это сейчас – означало бы поступиться всеми своими принципами. «Все, чтобы причинить боль» – как мог бы сказать Гамлет. – Он тщательно взвесил этот парафраз, раздумывая, стоит ли метать бисер в присутствии людей, которым не посчастливилось обладать интеллектом, сопоставимым с его собственным. – Разумеется, она не променяла бы столь щедро открывшиеся перед ней возможности насолить окружающим на перспективу
80
Шекспир У. Мера за меру. Акт , сцена 1. Другая цитата из этого монолога Клавдио, в котором он размышляет об участи тела и души после смерти, уже приводилась выше («и, лежа, тлеть в стеснении холодном»).
– Фен, – сказал сэр Ричард, – только что отрицал, что секс может быть мотивом преступления.
– «К убийству так же близко сладострастье, как дым к огню» [81] , – изысканно ответил Николас и добавил: – Избитое сравнение.
– Прошу прощения, сэр?
– Цитата из «Перикла», инспектор: непристойной пьесы о притоне разврата, написал ее некто Шекспир – не сомневаюсь, вы что-нибудь да слышали о нем!
Сэр Ричард несколько поспешно прервал его:
81
Шекспир У. Перикл/Пер. П. Козлова.
– А деньги? Девушка была богата?
– Да, скучнейшим, предсказуемым образом… Думаю, ее доход был около двух тысяч в год. Наследница – ее сестра, Хелен. И в продолжение этой темы, возможно, я должен упомянуть, что Изольда сообщила Хелен на вечеринке прошлой ночью о своем намерении в скором времени поехать в город, чтобы изменить завещание.
– Черт возьми, на что вы намекаете? – сказал Найджел.
Николас отмахнулся от него.
– Ох, уж эти мне неверно понятые порывы благородного шевалье, Найджел (как, несомненно, известно инспектору, это слово изначально означает любовь к лошадям), – так вот, эти порывы совсем ни к чему.
Инспектор быстро перевел на него неприязненный взгляд.
– Вы готовы подтвердить это под присягой, сэр?
«Это у него условный рефлекс, – подумал Найджел, – на любое скандальное заявление, такой же, как у собак Павлова, – слюноотделение при звуке колокольчика, возвещающего обед».
– В отличие от вас, инспектор, – с насмешливой серьезностью произнес Николас, – я не делаю различия между простой правдой и правдой под присягой. К тому же я – агностик по складу ума. Так что и клясться-то мне нечем, не покривив при этом душой.
– Никаких основных философских принципов? – саркастически вставил Найджел.
– Кроме того основного философского принципа, что не существует основных философских принципов, других у меня не имеется, – невозмутимо ответил Николас. – Однако мы смущаем нашего доброго инспектора. Вы можете считать, инспектор, что я подслушал этот разговор.
– Кто-нибудь
– Бесчисленное множество других людей «присутствовали», инспектор. Но слышал ли кто-нибудь из них то, что слышал я, с уверенностью сказать не могу.
В этот момент Фен, критически рассматривавший себя в зеркале в противоположном углу комнаты, обернулся и направился в их сторону решительными шагами.
– Вы ведете себя по-идиотски легкомысленно, – напал он на Николаса. – Ответьте мне на один вопрос: что вы с Феллоузом делали этим вечером в не принадлежащей ни одному из вас комнате?
Ироничное превосходство Николаса мгновенно улетучилось.
– Мы слушали радиоприемник, – смущенно ответил он. – У Дональда нет приемника, а хозяин комнаты уехал, вот мы и воспользовались этим.
– За все это время кто-нибудь из вас выходил из комнаты? – тон Фена стал угрожающе официальным, и эта пародия на тон инспектора ничего хорошего не предвещала.
Николас сконфуженно потер нос.
– Нет, – сказал он с удивительным лаконизмом.
– Вы слышали выстрел?
– Едва-едва. В это время передавали «Жизнь героя». Хотя окна были открыты, звук был не таким громким, чтобы вздрогнуть от неожиданности.
– Боже правый, дружище. Не хотите ли вы сказать, что слушали эту вещь с настежь распахнутыми окнами?
– Ну, – смущенно ответил Николас, – было жарко.
– Вы слушали радиоприемник при открытых окнах, – произнес Фен. – О, мои ушки и усики! – добавил он, отбросив официальный тон. Инспектор воззрился на него с вежливым изумлением. – Наконец-то. Могу я спросить, а что было до «Жизни героя»? – поинтересовался он на этот раз с елейной учтивостью.
Николас как будто удивился:
– Увертюра к «Мейстерзингерам» [82] , насколько я помню.
– Увертюра к «Мейстерзингерам»! Прекрасно. Прекрасно! – потер руки Фен, внезапно став похожим на педагога. – Восхитительная работа, восхитительная, восхитительная.
82
Полное название «Нюрнбергские мейстерзингеры» – опера Р. Вагнера.
– Честно говоря, сэр, мне думается, вряд ли… – начал было инспектор, но Фен прервал его:
– Я все время подозревал это. Нет, нет, дорогой мой, не с вашей способностью к аргументации. Метод, метод! Наконец-то он у нас в руках. – С этими словами он упал в кресло в состоянии еле сдерживаемого экстаза и, казалось, заснул.
– Думаю, – сказал инспектор, – что мистеру Феллоузу стало получше.
В ответ на это Николас послушно двинулся к двери.
– Одну минутку. – Фен неуклюже повернулся в кресле и чуть помедлил, обдумывая что-то. – В котором часу вы затемнили окна?
– Незадолго до того, как услышали выстрел, кажется.
– Это сделали вы или Феллоуз?
– Я затемнял окна на этой стороне, а Феллоуз – со стороны внутреннего дворика.
– Вы не заметили ничего необычного в это время?
– Нет, к тому моменту уже сильно стемнело.
– Где вы сидели?
– В двух креслах у камина.
Фен крякнул. Казалось, эта информация доставила ему какое-то странное удовлетворение.
– Как вы думаете, кто убийца? – спросил он.
Николас опешил: