Дело об избиении младенцев
Шрифт:
И Хозяин действительно обиделся. Он сказал несколько слов, почти незнакомых Джеку (вспомнилось лишь одно, употребленное Хозяином три года назад, когда Джек, уже выходя из щенячьего возраста, навалил последний раз кучу в прихожей). Незнакомец понял, что так обижать Хозяина нельзя и сунул черную машинку себе в карман.
Хозяин попытался закончить разговор. Неприятный тип этого не хотел. Джек уловил еще пару значимых слов. Во-первых, «быстро», которое Хозяин произносил, когда они собирались на дачу, а хозяйка копошилась и все не могло сесть в машин. Во-вторых, «пожалеть». При этом слове Джек тоже вспоминал хозяйку: в далекие щенячьи времена он сунул нос в пламенеющий мангал и сквозь собственный визг
«Может быть, этот негодяй хочет, чтобы Хозяин его поскорее пожалел. Не дождется».
Действительно, никто никого жалеть не стал. Хозяин, впервые за весь разговор обратился к Джеку, скомандовал: «Ко мне!» и быстро зашагал в сторону дома, не оборачиваясь, будто никого рядом не было. Джек, не желая его огорчать, послушно затрусил рядом, то и дело оглядываясь. Незнакомец был зол, очень зол. Сейчас он мог изловчиться и толкнуть сзади Хозяина, а то и скатать комок из грязного снега, чтобы запустить в спину. Пусть только попробует! Джек понимал, что он не ротвейлер, не овчар, но за испорченную прогулку расквитается сполна. Однако незнакомец пошел к своей машине. Она тотчас завелась — Джек знал, так бывает, когда в ней уже сидит другой человек, и понеслась в сторону большой улицы.
Хозяин прошел еще шагов тридцать, а Джек совершил немало мелких собачьих шажков, когда сзади опять послышался шум машины. Пес не понимал в марках, но заметил, что она не красная, как предыдущая, а зеленая. Какая-нибудь шавка стала бы кидаться под колеса или, наоборот, с визгом припустила в сторону. Джек же всего лишь свернул на два шага вправо, ступая строго в затылок хозяину.
Потом пес услышал знакомые и радостные звуки. Они значили для него самую большую свободу, когда осенью его привозили далеко в лес, Хозяин выходил из машины с ружьем, и они шли полянами и перелесками, а вдали звучали такие же хлопки. Однажды Хозяин издал их сам, но Джек не испугался, а быстро отыскал в кустах убитую куропатку. На этот раз звуки раздались столь же близко, причем следовали один за другим. «Сейчас же не осень, — подумал Джек, — на кого же охотятся»?
Машина пронеслась рядом. С такой скоростью никто по этому пустырю не ездил. Джек проводил ее взглядом и обернулся к Хозяину.
Хозяин лежал на грязном сугробе. Джек подскочил с радостным лаем, чтобы лизнуть его в щеку и вдруг отпрыгнул. С Хозяином произошло то же самое, что и с куропаткой. Из груди вытекала кровь, она же залила лицо. Желая помочь Хозяину, Джек слизнул ее со щеки, подивившись этому дикому, ни с чем не сравнимому вкусу. Кровь потекла опять. Хозяин лежал неподвижно. Пес смотрел на него и ничего не понимал.
Минут через пятнадцать на соседней улице послышался вой милицейской сирены. Над пустырем же не умолкал собачий вой.
В понедельник Царев не пил чай с Ниной. Именно с этого дня у Сергея Борисовича появились служебные обязанности. Он стал исполнительным директором «Транскросса». Поэтому, сейчас он сидел в своем кабинете, полностью погруженный в дела фирмы.
Против кадрового решения хозяйки «Транскросса» никто не возразил. Все помнили катастрофу, чуть не разразившуюся в конце прошлой недели. Конечно, с учетом выплаченной неустойки, чистый доход фирмы оказался невелик. Но скандал удалось замять и «Транскросс» сохранил моральное право поместить в новом рекламном проспекте девиз: «Нам доверяют звезды». Да и сам пост исполнительного директора пустовал с прошлого года, совет директоров с Ниной во главе не мог найти подходящую кандидатуру. Не было бы счастья, да несчастье помогло…
Хорошее настроение портила лишь одна история, случившаяся утром в прошедшую субботу. Неподалеку от своего
Прежде Петренко был майором милиции, работал в охранном кооперативе «Смерч». Потом, остатки этой организации перешли в «Транскросс». Судя по всему, кровных врагов он не имел, никто ему не угрожал. На нем не висело долгов, и он не срывал чужие финансовые операции. Однако когда его несли к «Скорой» (в ней он и умер), Петренко успел прошептать жене, прибежавшей из соседнего дома: «Потому, что я их всех на… послал».
Кого послал Петренко? Кто за это в него стрелял? Ответ могла дать разве его собака, с которой покойный гулял по пустырю.
Нина лишь пару раз видела Петренко на отцовских приемах и даже не запомнила его лицо. На этот раз ей можно было не горевать. К тому же, в субботу она все еще была в восторге от удачного разрешения джексоновской проблемы. Но теперь ей стало очень неприятно. Так хотелось, чтобы все смерти вокруг акций «Транскросса» остались в прошлом году. Может быть, со временем прошлое стало бы страшным сном, хоть и памятным, но не висящим над душой ежечасно. Теперь же все вернулось…
— Нина Анатольевна, — вошедшая в кабинет секретарша за неполный месяц общения с новым начальником поняла, постучавшись в кабинет, можно не ждать ответа: «войдите», — в приемной сидит некто Акулаев. Я не знаю, как он прошел, видно охрана пропустила по знакомству. Говорит, что вы его помните, и очень просит о встрече. У него конфиденциальная информация.
Прошлое действительно вернулось. Нина вспомнила начало своих недавних приключений. Ранние белые ночи, она с подругой на набережной Мойки, не подозревающая, что за ней охотятся. Акулаев, охранявший ее в тот вечер, тоже ничего не подозревал, хотя ему за особо пристальное внимание к происходящему платили приличную зарплату. В итоге, охраннику проломили голову, а Нина с подругой уцелели чудом, и к этой счастливой развязке Акулаев никакого отношения не имел. Узнав, с каким старанием охранник отрабатывал свой хлеб, скорый на разбор Даутов велел оплатить пострадавшему лечение, сунуть в зубы сто долларов и вышибить из конторы. Вроде поделом. А если задуматься, сколько раз ошибалась в прошлом году сама Нина? То она умоляла телохранителя поскорее отвезти ее в бандитскую ловушку, то, уже во Франции, сделала все, чтобы оказаться в бандитских руках. Кстати, в результате этого у отца и случился последний инфаркт. И ее за это никто не наказал. Конечно, можно не ворошить прошлое. Акулаев, наверное, хочет денег, так пусть секретарша вынесет ему долларов триста. «Конфиденциальную» информацию же пусть выложит завтра начальнику охраны… Извините, а кому? И вообще, пришел человек пострадавший из-за меня. Пусть даже непрофессионально охранявший за профессиональную зарплату. Ладно, пусть войдет.
Акулаев изменился с прошлого года. Казалось, он постарел лет на пять, избавился от усиков и напоминал умелого советского снабженца, переквалифицировавшегося в менеджера.
— Нина Анатольевна, добрый вечер. Я пришел, чтобы извиниться за прошлогоднюю историю.
— Что вы, не надо. Я сама была во многом виновата («что не контролировала собственного охранника» — про себя добавила Нина). Садитесь. Как вы себя сейчас чувствуете?
— Нормально, — ответил Акулаев, — только шапку натягиваю поглубже, чтобы ветром голову не продувало.