Дело об отравленных шоколадках

Беркли Энтони Кокс

Надо сказать, что до сего момента аудитория не была так уж захвачена ее речью. Даже многообещающее вступление не пробудило большого интереса, поскольку все предвидели что миссис Филдер-Флемминг не преминет подчеркнуть, что ее слабой женской натуре претит такой акт, как передача преступника в руки правосудия. Ее трудновоспроизводимые фразы, очевидно заученные ею наизусть специально для предстоящего спектакля, уводили от смысла и сбивали с толку.

Миссис Филдер-Флемминг напрасно ждала изумленных возгласов, которыми, по ее расчетам, должна была сопровождаться ее последняя фраза. Она возобновила свою речь, и на этот раз в ее манере не было ни репетиционной зубрежки, ни работы на публику. Она со всей серьезностью перешла к сути, что возымело должное действие.

– Понятно, что в моем представлении это не должен быть банальный треугольник, – она бросила победный взгляд

на сэра Чарльза. – Я ни секунды не подозревала леди Пеннфазер. Преступление было совершено с невыразимым изяществом, и это вселило в меня уверенность, что я имела дело с ситуацией весьма нетривиальной. Кроме того, треугольник не обязательно включает в себя мужа и жену. Любые три человека по воле обстоятельств могут составлять треугольник. Обстоятельства создают треугольник, а не герои, его составляющие. Сэр Чарльз сказал, что это дело напомнило ему дело Мари Лафарж и даже в каком-то смысле дело Мэри Энселл (мог бы он добавить). У меня возникли те же аналогии, но я от них отказалась. По-моему, дело Молине, которое слушалось в Нью-Йорке, содержит больше параллелей. Вы, безусловно, помните его подробности. Мистер Корниш, директор гимнастического клуба, получил на адрес клуба в рождественской почте маленький кубок и бутылочку с бром-сельтерской водой. Он решил, что кто-то над ним пошутил, и сохранил пакет, с целью выяснить, кто был тот шутник. Несколько дней спустя женщина, жившая в том же пансионате, что и Корниш, пожаловалась на головную боль, и Корниш дал ей выпить немного бром-сельтерской. Она тут же скончалась, а Корниш, который отпил всего глоток, потому что она сказала, что лекарство ужасно горькое, тяжело переболел, но выжил. В результате был арестован и отдан под суд человек по фамилии Молине, член того же клуба. Многое свидетельствовало против него. Кроме того, было известно, что он страшно ненавидел Корниша и даже однажды напал на него с кулаками. Более того, за год до этого был убит другой член клуба, по фамилии Барнет. Смерть наступила по причине отравления образцом новою порошка от головной боли, который был также прислан как бы в шутку Барнету на адрес клуба. А незадолго до эпизода с Корнишем Молине женился на девушке, которая была помолвлена с Барнетом в самый канун его смерти. Молине был влюблен в нее с незапамятных времен, но тогда она предпочла Барнета. Насколько вы помните, Молине был осужден на первом процессе и оправдан на втором. Позже он сошел с ума. Итак, мне представляется, что тут мы имеем полную параллель. Наше дело являет собой по многим позициям усложненное дело Корниша – Барнета. Сходство необыкновенное. Отравленный предмет, посланный на адрес клуба, смерть невинного лица по ошибке, как в случае Корниша, сохранен пакет, есть треугольник, как в деле Барнета (в треугольнике, заметьте, нет ни жены, ни мужа). Все это просто ошеломляет. Более того, это и проявляет кое-что. Такие вещи по чистой случайности не происходят.

Миссис Филдер-Флемминг остановилась и высморкалась в платочек, негромко, но с чувством. Она уже взяла нужный курс и сумела направить по этому курсу аудиторию. И если не слышно было «ахов» и «охов», то, на крайней мере, в продолжение всей паузы стояла полная тишина.

– Я сказала, что сходство было не только ошеломляющим, но и выявляющим. Я объясню позже, в чем заключается эта его особенность. Пока же замечу только, что мне в моем расследовании это чрезвычайно помогло. Мысль о слишком близкой параллели с делом Корниша была большой неожиданностью для меня, но, ухватившись за это открытие, я странным образом почувствовала уверенность в том, что именно в этой аналогии и следует искать разгадку гибели миссис Бендикс. Это чувство овладело мною с такой силой, что я все поняла – и очень точно. Да, меня посещают порой приступы интуиции (называйте их как хотите), и ни разу еще я не была ими обманута. И в данном случае интуиция меня не подвела. Я стала рассматривать дело в свете дела Молине. Поможет ли мне оно в поисках женщины, которой не хватает в нашем деле? Каковы были особенности дела Барнета? Барнет получил злополучный пакет, потому что должен был жениться на девушке, а убийца твердо решил этому воспрепятствовать. При таком количестве параллелей не наблюдаем ли мы… – миссис Филдер-Флемминг сдвинула свою нелепую шляпку совсем набекрень и решительным взором обвела своих слушателей, уподобляясь первохристианину, который, укрепленный верой, пытаться смирить взглядом стаю разъяренных львов. – Не наблюдаем ли мы нечто подобное и в нашем деле?

Вот теперь миссис Филдер-Флемминг была наконец вознаграждена. Она услышала возгласы изумления и самые искренние «ах!». Громкий негодующий возглас сэра Чарльза напомнил скорее фырканье. Мистер Читтервик тихонько ахнул, но больше от страха, как бы чего не случилось между сэром Чарльзом и миссис Филдер-Флемминг: они переглянулись, и это не сулило добра. В глазах сэра Чарльза читалось грозное предупреждение, а в ее колючих глазах сверкнул нескрываемый вызов.

Президент Клуба тоже сдержано ахнул, лихорадочно соображая, что же делать в его положении, если два члена Клуба затеют рукопашную прямо у него под носом.

Мистер Брэдли и ахнуть не успел. Он зашелся от восторга, и было отчего. Миссис Филдер-Флемминг раздразнить быка удалось лучше, чем ему самому. Он отнюдь не завидовал ей, нет, ему и так было совсем неплохо – сиди себе и потирай руки от удовольствия. Даже в своих самых наглых тореадорских выпадах против сэра Чарльза ему и в голову бы не пришло заявить, что родная дочь его жертвы послужила поводом к убийству. Неужели эта потрясающая тетка могла слепить из насквозь дырявой версии целое дело? А вдруг окажется, что это правда? В конце концов, можно и это предположить. В прежние времена убийства из-за хорошеньких женщин совершались довольно часто. А почему бы и нет – ради прехорошенькой дочки королевского адвоката?

Последней ахнула миссис Филдер-Флемминг, пораженная собственной смелостью.

Только Алисия Дэммерс не проронила ни звука. Ее умненькое личико ничего, кроме любопытства, не выражало. Она с нетерпением ждала, чем кончится пикировка между ее подружкой и сэром Чарльзом. Даже если бы на скамье подсудимых оказалась ее собственная мать, она, похоже, с той же бесстрастностью воспользовалась шансом поупражняться в быстроте смекалки и проверке своего интеллекта на остроту. Не вникая в суть происходившего, а происходило то, что впервые один из членов Клуба оказался замешанным в деле об убийстве, она давала понять – резкий блеск ее глаз об этом и говорил, – что сэр Чарльз должен быть рад, раз из-за его дочери какой-то смельчак отважился на подобный поступок.

Сэр Чарльз, напротив, отнюдь не ликовал. Вены на лбу у него побагровели и вздулись, и казалось, в нем, того и гляди, что-то лопнет. Миссис Филдер-Флемминг снова ринулась бой, как перепуганная, но решившая не отступать курица.

– Мы условились между собой не принимать во внимание закон о клевете, – она и впрямь кудахтала. – Личность для нас как бы не существует, и если в процессе обсуждения возникает чье-либо имя, нам известное, мы имеем право произнести его без колебаний, как если бы оно было нам совершенно незнакомо. Мы ведь договорились об этом вчера на вечернем заседании, не так ли, господин президент? И разве поприще, которое мы избрали, не обязывает нас ставить долг перед обществом выше личных интересов?

На мгновение Роджера охватил панический страх. Ему совсем не хотелось, чтобы его великолепный Клуб распался, рассыпался, чтобы никогда уже вновь из праха не возникнуть. И хотя боевой задор и бесстрашие миссис Филдер-Флемминг не могли не восхищать его и он даже немножко завидовал ей, так как сам таким характером не обладал, он понимал сейчас, что повод подвернулся самый неподходящий – речь шла не о ком-нибудь, а о сэре Чарльзе. Однако же право было на стороне миссис Филдер-Флемминг, а разве защита интересов правосудия не входила в обязанности президента?

– Совершенно справедливо, миссис Филдер-Флемминг, – сделав над собой усилие, проговорил он, надеясь, что его голос не утратил присущей ему твердости.

Голубые глаза сэра Чарльза полыхнули гневом в его сторону. Но тут миссис Филдер-Флемминг снова вскочила на своего взрывоопасного конька, и сэр Чарльз устремил горящий гневом голубой взор на нее. Нервничая, Роджер следил за их схваткой и думал о том, насколько недопустимо взаимодействие голубых лучей с взрывоопасными веществами.

Миссис Филдер-Флемминг вольтижировала на начиненном порохом коньке, временами рискуя сорваться, и тогда взрыв был бы неминуем, но каждый раз она чудом овладевала ситуацией.

– Итак, я продолжаю. В моем треугольнике теперь были два очевидных участника. Где же следовало искать третьего, если принять аналогию с делом об убийстве Барнета? Очевидно, в некоем лице, прототипом которого мог служить Молине, в том смысле, что для этого лица брак между первым участником и вторым представлялся абсолютно недопустимым. Как вы заметили, пока я не противоречу выводам сэра Чарльза, которые мы вчера вечером выслушали. Но к своим выводам я шла другим путем. А ведь сэр Чарльз тоже говорил о треугольнике, таковым его не именуя (возможно, он и не увидел там треугольника). Заметьте однако, что первые два участника его треугольника точно совпадают с моими.